Морис Бланш, школьный друг брата леди Роуэн, был на десять лет старше ее. Сперва Роуэн восхищалась Морисом во время выходных, когда Эдвин приезжал домой вместе с ним.
— Его родные во Франции, и я подумал, что ему понравится смена обстановки, — сказал Эдвин, представляя невысокого коренастого юношу, которому как будто было почти нечего сказать.
Но когда Морис говорил, маленькая Роуэн ловила каждое его слово. У нее возбуждал любопытство его смешанный акцент — результат того, что отец Мориса был французом, а мать — шотландкой. Став постарше, леди Роуэн поняла, что Морис чувствует себя непринужденно среди людей любого происхождения и зачастую слегка меняет акцент, подражая оттенкам и ритму речи собеседника. Слушатель это едва улавливал, но тем не менее подавался поближе, охотнее улыбался и, видимо, разделял уверенность в том, к чему никто больше не был причастен. Его влияние на жизнь леди Роуэн постепенно росло. Морис провоцировал и вдохновлял ее и в ответ всегда мог рассчитывать на ее откровенность.
Для своей работы Морису Бланшу пришлось обзавестись друзьями и коллегами в рядах философов, ученых, врачей, психологов и членов судейского корпуса. В результате он стал бесценен для правительственных министров, следователей и обычных людей, кому нужна была информация.
В 1898 году, когда леди Роуэн отмечала десятую годовщину брака с лордом Джулианом Комптоном, Морису стало ясно, что ей нужно интересоваться не только календарем событий в светской жизни Лондона. Единственного ее сына Джеймса только что отправили в частную школу — этого неизбежного события леди Роуэн ожидала с ужасом. Во время оживленной политической дискуссии Морис побудил очень красноречивую и самоуверенную леди Роуэн подкрепить свои слова делами.
— Ро, говорить, что хочешь равенства, недостаточно. Как ты собираешься его добиться?
Вскоре после этого разговора она превратилась в деятельную суфражистку.
Одиннадцать лет спустя леди Роуэн Комптон потрясла Белгравию участием в марше у здания парламента с требованием избирательного права и равенства для женщин, богатых и бедных. Лорд Джулиан терпеть не мог эту ее деятельность, но так обожал Роуэн, что предпочел бы пройти по раскаленным углям, нежели противоречить ей. Когда его спрашивали об увлечении жены, он отвечал просто: «О, вы знаете Ро: если она закусит удила…» Люди сочувственно кивали и оставляли эту тему, что ему и было нужно. Однако Морис Бланш снова бросил вызов глубине ее убеждений.
— Итак, ты принимаешь участие в марше к зданию парламента, устраиваешь собрания своих сестер-суфражисток, но что, в сущности, делаешь?
— Морис, как это — что я делаю? Три раза в неделю здесь собираются женщины, и мы потихоньку двигаемся вперед, не сомневайся!
Леди Роуэн едва пригубила свой бокал шерри, и тут Морис распорядился:
— Поехали со мной. Я хочу кое-что тебе показать. Иди переоденься. Сойдут простая юбка и жакет. И обуйся в хорошие крепкие туфли.
Бланш встал и пошел к окну, давая понять, что ей нужно поторапливаться.
— Морис, надеюсь, у тебя есть основательная причина…
— Побыстрее, Роуэн, иначе уеду без тебя.
Леди Роуэн тут же отправилась в свою комнату, и когда Нора, ее личная служанка, пришла спросить, не нужно ли ей что-нибудь, отправила ее обратно.
— Нет. Не беспокойся, Нора. Я могу обойтись без помощи, ты же знаешь.
Леди Роуэн оделась быстро и лишь мельком глянула в зеркало. Она обладала красивой фигурой. Была спортсменкой: страстной теннисисткой, превосходной наездницей, лыжницей, известной на склонах Венгена своей бесшабашностью, — пока ей не исполнилось далеко за сорок. Ее некогда ярко-каштановые волосы слегка потускнели, в них появились вкрапления седины, но, к счастью, вес со дня свадьбы почти не изменился. В тот день, когда Морис Бланш потребовал, чтобы она сопровождала его, леди Роуэн Комптон было сорок семь.
Роуэн была возбужденной. Морис расшевеливал ее, когда жизнь отчасти утрачивала остроту юности. Да, она участвовала в движении суфражисток, у нее были лошади в загородном имении и, само собой, лондонский светский календарь: встречи и приемы представляли собой значительную часть ее жизни в городе в месяцы сезона.[2] Джеймс только что закончил обучение в школе. Она с нетерпением ждала его общества, но теперь редко видела: едва он возвращался из города, как тут же исчезал снова. Джеймс уже был мужчиной, хоть еще и очень молодым.