Фрэнки Доббс взял дочь за плечи и посмотрел ей в лицо; слезы гордости и беспокойства жгли ему глаза.
— Дочка, думаешь, ты готова к этому?
Фрэнки придвинул стул и жестом пригласил Мейси сесть рядом с ним возле угольной печи в маленькой кухне.
— Это большой шаг…
— Папа, у меня все будет хорошо. Я поступила, и у меня есть возможность получить стипендию. Вот это моя цель. Лорд и леди Комптон будут моими спонсорами, по крайней мере в течение первого года, и я сама кое-что откладывала. Леди Роуэн собирается отдать мне дневную одежду, которая ей не нужна, а миссис Кроуфорд обещала помочь мне перешить ее на меня, хотя на то, что нужно носить, существуют строгие правила. Как я поняла, что-то вроде формы служанки, только без фартука.
Мейси потерла руки отца, казавшиеся странно холодными.
— Папа, говорю тебе, у меня будет все хорошо. А на Рождество, Пасху и лето я могу возвращаться в этот дом, чтобы заработать еще денег.
Фрэнки Доббс едва мог смотреть дочери в глаза, прекрасно понимая, что Мейси будет почти невозможно вернуться на работу к Комптонам после увольнения. Он знал порядки в таких домах. Когда общественное положение Мейси повысится, она уже не сможет вернуться. Пока что ей везло, но после того как она уволилась, ее так легко не примут. Дистанция между ней и другими слугами превратится в пропасть. И больше всего беспокоило Фрэнки, что Мейси не сможет соответствовать ни одному общественному положению, что она всегда будет ни то ни се.
— И когда ты уезжаешь?
— Занятия начинаются осенью. Это называется «Михайлов триместр», по лиловым маргариткам, которые цветут в сентябре, тем, которые любила мама. Я должна буду получить специальное разрешение, потому что восемнадцати мне еще не исполнилось.
Фрэнки встал со стула и потер спину. Ему хотелось вернуть разговор к началу, когда он мог высказать свое предложение.
— Давай вернемся к тому, чтобы иметь побольше, о чем мы говорили до маргариток. Дочка, у меня есть кое-что для тебя.
Фрэнки потянулся вверх и достал с полки над печкой большой глиняный горшок для муки.
— Это тебе, дочка. Когда расплатился с долгами, ну, знаешь, после того как мать… я начал откладывать кое-что каждую неделю. Для тебя. Я знал, что ты когда-нибудь будешь заниматься чем-то важным и дополнительные деньги могут пригодиться.
Мейси взяла горшок дрожащими руками, сняла крышку и заглянула в глиняные глубины. Там были фунтовые банкноты, новенькие десятишиллинговые, флорины, полукроны и шиллинги. Горшок был полон сбережений, сделанных Фрэнки Доббсом для Мейси.
— О, папа…
Мейси встала и, держа одной рукой горшок с деньгами, другой обняла отца и прижала к себе.
В августе 1914 года люди по-прежнему занимались своими делами: казалось, война не имеет никакого отношения к повседневной жизни, — но потом один из знакомых Мейси в деревне появился в мундире и достать некоторые продукты стало трудновато. Лакей из дома в Белгравии вступил в армию, челстонские грумы и молодые садовники — тоже. Однажды в выходной день Мейси вызвали в гостиную леди Роуэн в Челстоне.
— Мейси, я вне себя. Все грумы ушли на военную службу, и я ужасно беспокоюсь о своих гунтерах. Послушай, я знаю, это необычно, но твой отец мог бы подумать о поступлении на эту должность?
— Право, не знаю, миледи. У него Персефона и бизнес.
— В саду есть для него коттедж. Ты сможешь видеться с ним, разумеется, когда будешь не в Гертоне, и его кобыла будет содержаться в местной конюшне. Заботиться о них обоих будут хорошо.
На другой день Мейси поехала в Лондон повидаться с отцом. Когда она сказала ему о предложении леди Роуэн, Фрэнки Доббс, к ее удивлению, ответил, что подумает об этом.
— В конце концов, мы с Персефоной моложе не становимся. Свежий деревенский воздух пойдет ей на пользу. И ее светлость была очень добра к тебе, так что, если разобраться, будет правильно, если я ее выручу. К тому же я бывал в Кенте, каждый год собирал там хмель еще мальчишкой.
Фрэнки Доббс с Персефоной выехал из Ламбета в туманное, не по времени холодное утро в конце августа, чтобы обосноваться в коттедже для грума и в конюшне поместья Челстон соответственно. Вместо того чтобы вставать в три часа, запрягать Персефону и ехать на рынок Ковент-Гарден, а потом по своим маршрутам, Фрэнки теперь валялся в постели до пяти часов, потом кормил гунтеров леди Роуэн и Персефону — она как будто была довольна своей новой жизнью. Вскоре леди Роуэн решила, что об уходе за лошадьми, их кормлении и здоровье Фрэнки знает все, что можно знать. Но были у него и кое-какие скрытые познания, которые обеспечат ему признательность леди Роуэн навечно.