Мейси миновала отца и сына, стоявших во власти невысказанных чувств. Отец хлопнул сына по плечу, крепко сжимая губы и сдерживая горе, а сын смотрел под ноги. Между ними сидела маленькая шотландская колли, ее держал на поводке сын. Тяжело дышавшая собака смотрела то на отца, то на сына, начавших негромкий разговор.
— Сынок, делай все, что в твоих силах. Мать будет гордиться тобой.
— Я знаю, папа, — ответил сын, глядя на лацканы отцовского пиджака.
— И прячь голову от кайзеровских ребят, парень. Не нужно пачкать форму.
Парень засмеялся, потому что был еще парнем, а не мужчиной.
— Ладно, папа, я буду до блеска чистить сапоги, а ты заботься о Пэтч.
— Со мной и с Пэтч ничего не случится. Мы будем ждать твоего возвращения, сынок.
Мейси наблюдала, как отец сильнее сжал плечо сына.
— Подходит твой поезд. Пора. Смотри, делай все, что в твоих силах.
Сын кивнул, нагнулся и погладил собаку, которая весело завиляла хвостом и подпрыгнула, чтобы лизнуть парня в лицо. На миг парень встретился взглядом с отцом, потом сунул тому в руки поводок и внезапно исчез в море волнующегося хаки. Охранник с мегафоном приказал: «Гражданским отойти от поезда», — и отец встал на цыпочки, пытаясь в последний раз увидеть уезжающего сына.
Мейси отошла, чтобы не мешать солдатам садиться в поезд, и увидела, как этот мужчина нагнулся, поднял собаку и уткнулся лицом в ее густую шерсть. А когда его плечи затряслись от горя, которого до этого он не смел выказывать, собака повернула голову и стала утешающе лизать ему шею.
Глава пятнадцатая
По прибытии в Гертон-колледж Мейси зарегистрировалась в домике привратника, и тот направил ее в комнату, отведенную на академический год. Получив заверение, что чемодан с книгами ей принесут, Мейси с сумкой в руке пошла к выходу, но тут привратник внезапно окликнул ее:
— О, мисс! Вам сегодня пришла бандероль. Срочная доставка, вручить немедленно.
Мейси взяла бандероль в оберточной бумаге и сразу же узнала мелкий наклонный почерк Мориса Бланша.
Девушек было не много, и в коридорах общежития стояла тишина. Мейси ужасно хотелось узнать, что находится в бандероли, поэтому она почти не обратила внимания на обстановку своей комнаты. Поставив вещи у шкафа, Мейси села в маленькое кресло и принялась вскрывать бандероль. Под папиросной бумагой лежали письмо от Мориса и переплетенная в кожу книга с чистыми страницами. Под ее обложкой Морис написал слова Сёрена Кьеркегора, которые по памяти цитировал ей во время последней встречи перед ее отъездом в Кембридж. Казалось, Морис находится в этой же комнате — так громко звучал его голос в сознании Мейси, когда она читала их: «Каждый человек больше всего страшится знания о том, как много способен сделать и чего добиться». Мейси закрыла книгу, но продолжала держать ее, читая письмо, где Морис вел речь о ее способностях:
Стараясь заполнить твой ум, я не проинструктировал тебя относительно противоположного занятия. Эта маленькая книга предназначается для ежедневных записей. Делай их на рассвете, пока не принялась за множество занятий и умственных стычек. Моя инструкция, Мейси, заключается в том, чтобы просто писать ежедневно по странице. Установленных тем нет — фиксируй то, что пробуждающийся разум содержал во сне.
Неожиданно грохот распахнутой двери, а за ним стук двух больших кожаных чемоданов, поставленных на пол один за другим, возвестили о прибытии ее соседки. Мейси услышала усиленный пустотой коридора глубокий вздох, потом звук пинка по одному из чемоданов.
— Чего бы я не отдала за джин с тоником!
Секунду спустя Мейси услышала приближающиеся к ее комнате шаги. Спеша вскрыть бандероль, она оставила дверь приоткрытой, что позволило соседке немедленно войти.
Перед ней появилась модно одетая девушка с темно-каштановыми волосами и протянула изящно наманикюренную руку.
— Присцилла Эвернден. Рада познакомиться. Мейси Доббс, так ведь? Скажи, у тебя, случайно, нет сигареты?
Мейси казалось, что в Кембридже она живет двумя жизнями. Это были дни занятий и учебы, которые начинались в ее комнате до рассвета и кончались после лекций и консультаций продолжением занятий вечером. Субботние дни и воскресные утра она проводила в капелле колледжа за скручиванием бинтов и вязанием носков, перчаток и шарфов для солдат на фронте. Зимой в окопах было холодно, и едва стало известно, что солдатам нужна теплая одежда, казалось, что все женщины разом принялись за вязание.
Во всяком случае, Мейси считала, что делает что-то для фронта, однако занятия у нее всегда были на первом месте. Если на то пошло, бесконечные разговоры о войне мешали ей, не позволяли полностью отдаться своей жизни в Кембридже — и тому, что будет после нее.