- Мутти![1]
То, что она сказала это слово по-немецки, так удивило девушку, что она широко распахнула глаза и в панике уставилась на сидящую рядом с ее постелью женщину. Та была довольно странно одета, но самое главное, что глаза Александры прекрасно видели, что она не ее мать, но сердце буквально задыхалась от нежности. "Мама!"
- Мутти, - прошептала она и, счастливо улыбнувшись, впала в забытье.
- Вашей дочери явно лучше, фройлян Марта, - удивленно сказал доктор, присланный госпожой герцогиней. - Пожалуй, я поторопился, говоря, что необходимо звать пастора.
- Благодарю вас, гер Штольц. - устало отозвалась женщина. - Но почему она опять лишилась чувств?
- О, это не обморок, фройляйн, просто ваша дочь уснула. Ей нужно набираться сил, да и вам тоже. Попробуйте отдохнуть. Госпожа герцогиня прислала служанку, она последит за девочкой.
- Нет, я не смогу оставить ее даже на минуту.
- Воля ваша, - пожал плечами врач и, взяв в руки свой саквояж, вышел.
Вообще-то гер Штольц не слишком жаловал Марту Рашке и ее дочь. Да и с какой стати ему питать почтение у этой девке, пусть и прижившей ребенка от Мекленбургского герцога. Мало ли таких бастардов по всей империи? Правда, бабушка маленькой Клары Марии, так звали девочку, питала необъяснимую слабость к своей внучке, к тому же названной в ее честь и потому приходилось держать свое мнение при себе.
Впрочем, госпожа герцогиня сильно сдала в последнее время и когда милосердный господь приберет ее, все переменится. Герцог вряд ли станет держать при себе незаконнорожденную дочь своего беспутного пасынка, как и ее мамашу. Вот пусть и убираются на все четыре стороны, хоть к родителям в Кляйнештадт, хоть в далекую Московию, где ее дикие жители имели безрассудство выбрать Мекленбургского герцога своим царем. Хотя... что от них ждать? Какие подданные, такой и сюзерен!
Проснувшись, Шурка снова увидела рядом с собой эту женщину. Сраженная усталостью, та сидя спала у ее изголовья, прислонившись к высокой резной спинке кровати. Вообще, постель заслуживала отдельного описания. Перина и подушка были наполнены мягчайшим пухом и выгодно отличались от привычных девушке мешков с синтетической ватой, а вот простынь было довольно трудно назвать белоснежной. Скорее она была серо-белой, но это был именно цвет, а не грязь. К тому же материал ее был довольно груб. Рубашка тоже не была шелковой, хотя шелковых Саша никогда не носила. Большую часть сознательной жизни пижамой ей служили трусы и майка, но, видимо, в больнице ее переодели в рубашку из грубого полотна. Интересно, что же это за больница такая? С трудом подняв руку, девушка посмотрела на нее и поразилась худобе.
- Сколько же я тут валяюсь? - растерянно подумала она и вдруг в голову молнией влетела мысль: - "Где мой ребенок?"
- Где мой ребенок? - повторила она тонком голосом и с трудом откинув тяжелое лоскутное одеяло, вскочила на пол.
- Доченька, что с тобой? - переполошилась мигом проснувшаяся женщина и попыталась остановить Шурку.
Не тут-то было, девушка бросилась бежать, оглашая пространство дикими криками. Откуда-то появившиеся люди бросились за ней, и скоро беглянка была схвачена и принесена на свою постель. Самое странное, что все окружающие ее, включая сидевшую у изголовья женщину, были великанами по сравнению с Шуркой. Во всяком случае, большинству из них она доставала едва ли до пояса. Кроме того, они были донельзя странно одеты, в какие-то длинные платья, поверх которых были не менее длинные передники, а на головах уродливые чепцы. Но хуже всего было то, что все они говорили на немецком и это последнее обстоятельство так поразило Александру, что она замолчала.
- Что с тобой, дитя мое? - чуть не плача, спросила женщина, которую все называли фройляйн Марта.
- Где мой ребенок? - робко спросила Шурка, чувствуя, что сходит с ума.
- Какой еще ребенок, девочка моя? Тебе ведь всего восьмой год от роду!
Слова эти как громом поразили девушку, и она в испуге схватила себя за грудь, но тут же ее одернула. Во время беременности ее довольно таки символические до той поры груди заметно выросли и были, по меньшей мере, второго размера. Во всяком случае, лифчик пришлось покупать, и теперь ее вряд ли кто-нибудь мог перепутать с парнем. А теперь под рубашкой из грубого полотна было только худенькое тело с выпирающими ребрами и ни малейших признаков молочных желез. В панике она схватилась за голову, и тут же последовало новое потрясение. На ней были довольно длинные волосы, прикрытые к тому же каким-то нелепым чепчиком с кружевами. "Я сошла с ума!" - мелькнула в голове мысль. "Или нет, меня обкололи обезболивающими или успокоительными, и это глюки!"