– Многая лета, царь-батюшка, – нестройно басят они.
– По-здорову ли ночевал, государь? – осведомился есаул Татаринов, единственный, кого я знаю еще с тех времен, когда мы осаждали занятый поляками Кремль.
За прошедшие годы юный джура[1] вырос, раздался в плечах и, что называется, заматерел, превратившись в бравого казака. В отличие от прочих донцов Мишка смотрит на меня прямо, но без вызова. Они, как успели мне доложить, с недавно выбранным после гибели Родилова Исаем Мартемьяновым не ладят.
– Слава богу! – отвечаю я. – А вот вы, господа казаки, что-то кисло выглядите.
– Прости, батюшка, – развел руками Исай. – Уж больно ты вчера добрым вином угощал! Так что сегодня, не обессудь, башка немного трещит!
– Так я и нынче налью, коли подлечиться желаете.
– Спаси тебя Христос, государь. Но только если за твое здоровье!
– Подайте атаманам по доброй чарке, – усмехнувшись, велел я, – только смотрите не переусердствуйте, а то нам еще совет держать.
После чего развернулся к Мишке и тишком шепнул:
– А ты покуда воздержись, успеешь еще. Пойдешь со мной, будешь город показывать!
В общем, так и получилось. Старые и, я бы сказал, «авторитетные» казаки остались поправлять здоровье, а мы сели в шлюпку и отправились на берег, дабы осмотреть местные достопримечательности, а заодно захваченные трофеи.
Последних было много. Только тяжелых стенобитных орудий калибром от одного пуда и выше более ста, да еще почти семь сотен пушек поменьше, от древних тюфяков до вполне современных фальконетов. Конечно, до стандартизации артиллерии турки пока что не додумались, а потому каждая пушка имеет свой калибр, длину ствола и, соответственно, баллистику, но это пока что норма. Нам же на бедность и это сойдет!
– А что это за цепи? – удивился я, заметив, что некоторые пушки прикованы одна к другой и к вкопанным в землю столбам.
– Так это, – ухмыльнулся казак, – чтобы, значит, мы их во время вылазок к себе не утаскивали!
– Что, правда?
– Ага!
Пока мы рассматривали трофеи, к нам успели присоединиться Панин с Безе. Федька за то время, что мы с ним не виделись, изрядно похудел и осунулся, а вот француз, напротив, казалось, стал еще более дороден и улыбчив.
– Здорово, брат! – похлопал я по плечу своего бывшего рынду. – Что-то ты вчера рано ушел. Или угощение мое тебе не показалось?
– Прости, великий государь, – повинился полковник, – уж больно голова разболелась.
– А что такое? – встревожился я. – К доктору ходил?
– Да ну его, – поморщился парень, – скажет опять лежать неделю, а тут голову приклонить некогда, не то что лечь!
– Как твои подчиненные себя показали?
– По-всякому, – не стал кривить душой Панин. – Кое-кого пришлось на башку укоротить, а иные служили честно.
– И в бою не оплошали?
– Дрались как черти, тут ничего не скажу!
– Хорошо, коли так. Как думаешь, многие из них на службе останутся?
– Из тех, кто уцелел, дай бог, половина. Все же они люди разбойные по большей части. Им прямая дорога в казаки.
– А донцы их примут?
– Да кто их ведает? Низовые точно нет, а вот в верховьях, пожалуй, что и возьмут. Разве что…
– Говори!
– Война-то еще не закончилась, – помялся Федор. – Коли ты своей царской милостью им жалованье доброе положишь, а сверх того зипуны позволишь добывать, так они от эдакой службы ни за какие коврижки не откажутся!
– Ладно, о сем еще будет время поразмыслить. Лучше скажи, чего сам за верную службу желаешь?
– Государь, – вздохнул Панин, – все, что у меня есть, все от твоих щедрот! Ни по роду, ни по разуму моему не видать бы мне таких высот. Чего же мне еще просить?
– Ну не знаю, я, грешным делом, полагал, ты домой попросишься с женой повидаться, детушек понянчить…
На лицо моего верного слуги как будто пала тень. Судя по всему, домой его не тянуло. К тому же Пушкарев, знавший все московские сплетни, перед отъездом рассказал, что из панинского дома вместе с ним исчезла пленная турчанка. Что по этому поводу думала Федькина благоверная Ефросинья, догадаться нетрудно. Хотя кто я такой, чтобы его за аморалку осуждать?
– Хотя сейчас не до того, тут ты прав, – продолжил я. – В общем, выбирай. Люди у тебя имеются. Хочешь, будет тебе драгунский полк, а нет, так возьми под свое начало любую из захваченных турецких галер. Время подумать есть. До вечера.
– Благодарю, государь, – поклонился сразу посветлевший Федор.