Лестер осушил бокал и обернулся, чтобы подозвать официантку – ну, еще один, подумалось ему, а потом начос, – когда он вдруг заметил, что столик в дальней части веранды, оказывается, уже занят. Пока он лениво разглядывал океан, там появилась женщина. Она сидела к нему лицом – оголенные ноги, рыжеватое бикини и расстегнутая свободная черная блуза. На вид ей было около тридцати, худая, мускулистая, с высокой упругой грудью и влажными волосами, оттеняющими легкую красноту глаз и пухлый изгиб губ. От стоящего у ее локтя блюда поднимался пар. Рыба, наверное. Кажется, здесь рыба в любом виде – запеченная, жареная, тушеная, соте, в сухарях, с перцем, луком, кинзой – фирменное блюдо. Она пила Маргариту. Лестер восторженно пялился на нее – эдакий полупьяный восторг – примерно с минуту, затем женщина подняла глаза, и он быстро отвернулся к океану, сделав вид, что созерцает водную ширь, как любой нормальный, спокойный и достойный турист.
Лестер на мгновение растерялся, когда рядом с ним внезапно выросла официантка и спросила, не хочет ли он выпить еще. Алкоголь уже вовсю пел в его венах и он ответил: «Почему бы и нет?» – «¿Por que no?»[8] Официантка хихикнула и удалилась, неспешно унося свой все более привлекательный, плавно колышущийся под длинным белым платьем зад. Затем Лестер снова стрельнул глазами на женщину за дальним столиком – она смотрела на него. Он улыбнулся. Она тоже. Лестер опять отвернулся и немного подождал, однако, как только ему принесли коктейль, он бросил деньги на стол и, тяжело поднявшись на ноги, нетвердой походкой направился через веранду.
– Привет, – сказал он, горой возвышаясь над жующей женщиной. В его руке был крепко стиснут бокал, а зубы прикусили расползающеюся улыбку – То есть, buenos tardes. Или noches.[9]
Лестер всматривался в ее лицо в ожидании реакция, но женщина не сводила с него глаз.
– Как там… ¿Como esta Ustèd?[10] Или tu. ¿Como estas tu?[11]
– Садись, в ногах правды нет, – сказала она с акцентом ни на йоту не менее американским, чем у Хиллари Клинтон. – Расслабься.
Голова вдруг закружилась, а напиток в бокале, казалось, так сконцентрировался, что стал плотным, словно метеорит. Он подтащил стул и плюхнулся на сиденье.
– Я думал… я думал, ты.
– Я итальянка, – ответила она. – Но родилась в Буффало. Оба моих деда и обе бабки родом из Тоскани. Отсюда моя экзотическая внешность латинос, – с этими словами она коротко усмехнулась и, подцепив на вилку кусок рыбы, принялась энергично жевать, не отводя от Лестера острого, словно скальпель, взгляда.
Он залпом осушил бокал и обернулся к официантке.
– Еще выпьешь? – поинтересовался он у собеседницы, хотя и видел, что ее бокал еще наполовину полон.
Она улыбнулась, не прекращая жевать.
– Конечно.
Контакт был налажен; перед ними поставили два бокала новых коктейлей, и Лестер решил узнать ее имя, но молчание слишком затянулось и когда они вновь заговорили – оба одновременно, – он уступил пальму первенства ей.
– Так чем ты занимаешься? – переспросила она.
– Биотехнологиями. Я работаю в одной компании на Восточном побережье, в Окленде.
Она вскинула брови.
– Правда? Это что-то вроде создания картошки, которая сама идет в кастрюлю и по дороге чистит кожуру? Клонирование овец? Двухголовые собаки?
Лестер рассмеялся. Ему было хорошо. Лучше, чем просто хорошо.
– Не совсем.
– Меня зовут Джина, – сказала она, протянув через стол руку, – но, может быть, ты знаешь меня как Пуму. Джина Пума Карамелла.
Он дожал протянутую руку – сухую и маленькую, она чуть не потерялась в его ладони. Лестер был пьян, восхитительно пьян, и, кроме того, он до сих пор не попал в лапы местной полиции и не был атакован бандой галдящих засранцев; из него пока не высосали кровь ни малярийные комары, ни летучие мыши-вампиры; в общем, с ним не случилось ни одного из миллиардов тех ужасов, которыми его успели настращать перед отъездом, и это вызывало чертовски приятное чувство собственной неуязвимости.
– Что ты имеешь в виду? Ты актриса?
Она усмехнулась.
– Если бы, – встряхнув головой, она вилкой собрала по тарелке остатки рыбы, помогая себе указательным пальцем левой руки. – Нет, – сказала она. – Я боксер.
Алкоголь привольно циркулировал в его организме. Ему захотелось расхохотаться, но он подавил в себе это желание.