При мысли о расставании, о том, что они больше не увидятся, их сердца распахнулись.
Молодые люди долго, печально и молча смотрели друг на друга, лишь сейчас осознав, насколько жестокой бывает жизнь, только-только приоткрывшая им свои двери.
Однако, решительный по натуре, Жан недолго предавался мучительным размышлениям.
— Сеньорита! Я страстно хочу постоянно видеть вас, на коленях готов стоять… каждую минуту выказывая переполняющие меня преданность и любовь. О! Навсегда стать вашим верным и скромным другом… угадывать ваши желания… дать все самое лучшее… окружить нежной лаской… я уже мечтал обо всем этом.
— И я, Жан! Вы вошли в мою жизнь, причем в самые ее ужасные мгновения! Воспоминания о них до сих пор холодят сердце.
— Благодарю вас за эти слова. Они дают мне силу и надежду! Сеньорита! Время не терпит… я это чувствую. Позвольте мне сейчас же пойти к дону Бласу и, в свою очередь, попросить у него вашей руки.
— Да, Жан! И знайте, что бы ни случилось, я буду принадлежать только вам.
Стремительно, не дав молодому человеку возможности ответить, она вышла из комнаты, охваченная сладостным волнением.
Дон Блас находился один в бывшем салоне[77]. Он ходил взад-вперед, дымя сигаретой и бросая время от времени взгляд на разбитые стекла, оборванные портьеры[78], поломанную мебель, размышлял: «Наконец-то, скоро прекратится этот кошмар. Как все удачно складывается… моя дочь выйдет замуж за миллиардера… я стану могущественней самого Президента и смогу претендовать на все».
Услышав звон шпор, плантатор поднял голову и остановился. В помещение вошел и вежливо поклонился Жан.
— Смотри! — дон Блас. — Железный Жан! К вашим услугам, мой мальчик.
Молодой человек серьезно и торжественно ответил:
— Прошу, дон Блас, уделить мне несколько минут. Я хочу сказать вам нечто очень важное.
— Охотно… мы одни, я никого не жду. Говорите. Собравшись с духом, Жан медленно, слегка дрожащим от волнения голосом произнес:
— Сеньор дон Блас, я беден. У меня только оружие и мой конь. Но я чувствую в себе достаточно сил, чтобы покорить весь мир.
Еще не осознав, о чем пойдет речь, дон Блас прервал молодого человека:
— Я буду очень рад помочь вам.
— Сеньор дон Блас, я не прошу милостыню! Кроме того, позвольте заметить следующее: я не какой-нибудь бродяга, каковым могу показаться. Я прекрасно помню своих родителей… свое происхождение. Я — выходец из благороднейшей французской семьи, и мое имя заслуживает всяческого уважения.
— Верю, мой мальчик! Но какое это все имеет ко мне отношение?
— Сейчас узнаете, — твердо ответил Жан. — Я испытываю к донне Хуане самые искренние, исполненные почтения чувства… и пришел просить у вас ее руки!
Эти слова оглушили плантатора подобно выстрелу. Он вздрогнул, напрягся, прикусил губы и наконец насмешливо ответил:
— Я не ожидал такой чести с вашей стороны. Простите мне минутное замешательство… Надеюсь, вы не сочтете за нескромность, если я спрошу, как же на самом деле звучит ваше имя?
— Мой отец — французский офицер — служил в штабе императора Максимилиана. Его звали Антуан Вальдес.
При упоминании этого имени доном Бласом овладело странное возбуждение. Лицо как-то передернулось, глаза налились кровью, он задрожал от ярости. Взмахнув рукой, плантатор сдавленно воскликнул:
— Вальдес! Вы говорите, Антуан Вальдес?
— Да!
— Я бы охотнее отдал свою дочь несчастному без имени и без копейки за душой. Но она никогда не будет принадлежать сыну предателя! Иуды[79], продавшего своего хозяина! О нет, никогда!
— Дон Блас! Берегитесь!
— Я сказал правду! Соучастник Лопеса… продавший Хуаресу императора Максимилиана! Да, его звали Антуан Вальдес!
При этих страшных словах львиный рык вырвался из горла Жана, яростно блеснули глаза. Вот-вот Железный Жан бросится и сотрет в порошок человека, посмевшего так оскорбить его.
Невероятным усилием воли он остановил себя. Огонь в глазах погас, рука опустилась.
Бледный, дрожа всем телом, он глухо произнес:
— Если бы на вашем месте был другой, я бы убил его. На сей раз своей жизнью вы обязаны дочери, которую я люблю и буду любить до последнего дыхания. Дон Блас!
Мой отец был достойным человеком. Какой-то негодяй оклеветал его. И я вам докажу его невиновность!
Не говоря больше ни слова, Жан стремительно вышел из комнаты. Оказавшись в вестибюле, он что есть мочи заорал:
— Джо! Джо! По коням! Черт побери! По коням!
— Я здесь, браток! — ответил метис, находившийся возле индейцев.
— Уходим! Быстро! Уходим! Оставим этот дом! Иначе, боюсь, убью кого-нибудь!
Преодолев в два прыжка ступеньки, Жан подбежал к конюшне, быстро взнуздал Боба. Джо, ничего не понимая и ни о чем не спрашивая, наскоро попрощался с Солнечным Цветком, Быстрым Лосем, надел сбрую на лошадь, отбитую у индейцев, и вскочил ей на спину.
Жан уже был в седле. Отпустив поводок, он пришпорил Боба, и тот с диким ржанием пустился вперед. Джо устремился следом за своим другом.
Обогнув дом, они намеревались выехать на широкую аллею, где несколько дней назад Жан спас Хуану.
Молодой человек поднял голову. В окне на первом этаже он заметил свою возлюбленную. Она протягивала ему цветок.
Когда всадники вихрем пронеслись мимо окна, Хуана поднесла цветок к губам, затем бросила и тихо прошептала:
— Господи! Сохрани и верни его! Он уносит мою душу!
Жан на лету схватил цветок, повернулся и воскликнул:
— До свидания, сеньорита! Я им докажу, что достоин вас!
Два дня спустя молодая женщина, еще не пришедшая в себя после отъезда возлюбленного, с сожалением обнаружила исчезновение Быстрого Лося и Солнечного Цветка, под покровом ночи сбежавших из дома. Она успела привязаться к юной индианке, и это бегство сильно огорчило ее.
О Жане как будто забыли. Либо дон Блас что-то подозревал, либо посчитал молодого человека слишком незначительным, чтобы говорить о нем.
Оказавшись в полном одиночестве, молодая женщина замкнулась в себе, с надеждой думая о будущем.
После двухдневного перехода и двух ночей, проведенных под открытым небом, Жан и Джо прибыли в Жаралито.
— Это здесь проживает твоя мать? — Жан у своего друга.
— Да! И, как ты знаешь, я не видел ее шесть лет.
— Жаралито!.. Жаралито! Это название мне ничего не говорит, я никогда не бывал здесь. И все-таки тут есть что-то до боли знакомое.
— Ба! — беззаботно ответил Джо. — Все здешние поселения похожи друг на друга. Те же фруктовые сады, беседки из виноградных лоз. А на полях — кукуруза, перец, тыква и картофель — везде одно и то же!
Перед друзьями предстала широкая улица, обсаженная по бокам манговыми деревьями. В конце возвышалась небольшая церквушка с длинным фасадом и невысокой башенкой, где звенел колокол.
— Я уверен, что знаю эту деревню, — прошептал Жан. — Смотри! Я могу с закрытыми глазами дойти до низенького, кирпичного, как и церковь, домика. Он немного в стороне, на краю площади, окружен оградой. Во дворе имеется колодец. Так ведь?
— Точно! И никто лучше меня не знает этот дом! — остолбеневший Джо. — Ты сейчас его увидишь.
Друзья пустили лошадей в галоп и через пять минут оказались возле строения, только что описанного Жаном. Привлеченная топотом копыт и кудахтаньем встревоженных кур, лаем разбуженных собак, хрюканьем свиней, у ворот появилась красивая мулатка. Она с любопытством посмотрела на двух молодых людей. Джо спрыгнул на землю и бросился ей на шею:
— Мама! Это я! Твой сын… твой маленький Джо!
— Боже мой! Это ты! Дорогой! Неужели я схожу с ума? Как ты красив! Такой большой! Дай, еще, еще раз расцелую тебя!
79
Иуда — один из двенадцати апостолов (учеников и друзей Иисуса Христа), предавший его за плату. В переносном значении — предатель.