Дон Блас с таким испугом посмотрел на Железного Жана, что, будь другая обстановка, тот упал бы от смеха.
Испанца продолжали грызть сомнения. Его поразила уверенность молодого человека. Но Жан привел такие доказательства, что в голове плантатора все смешалось. Он молча стоял и ждал дальнейшего развития событий. Между тем остальные вскрикнули от радости.
Хуана приблизилась к ковбою и тихо произнесла:
— Жан, мы верим вам!.. Жан, мой друг, освободите нас! Молодой человек улыбнулся, поклонился и ответил:
— Будет так, как вы хотите, сеньорита… Смотрите! Молодой человек схватил факел, ярко пылавший в лапах каменного крокодила, и свободной рукой изо всех сил нажал на гранитное изображение речного монстра.
Медленно, с каким-то странным шелестом, каменная громада стала погружаться в пол. Закапала вода. Послышался аналогичный[161] шелест, но с другой стороны склепа.
Какое чудо! По мере того как в землю опускался каменный блок, там, в полумраке, вырастал алтарь! Его основание, с которого стекала вода, представляло собой тщательно отделанный монолит[162] , с легким шорохом поднимающийся из подземной полости.
Присутствующие не сумели сдержать возглас изумления.
— Не удивляйтесь, — спокойно произнес Жан, — это всего лишь гидравлическое устройство, [163] правда, блестяще задуманное и искусно сделанное… Какая точность и простота… Работает, а ведь прошло столько веков!
— Я сдаюсь, — сдавленным голосом, запинаясь, сказал дон Блас, — да, я уступаю очевидному. А вы настоящий мужчина! Но как вы все это обнаружили?
— Во время первого визита сюда, час назад, когда искал вход… Мы ведь знаем и другой, не так ли, Джо? А теперь будьте любезны следовать за мной… Вот здесь зал с сокровищами!
Наши герои прошли во вторую часть подземелья. В третий раз со времен испанского вторжения люди созерцали это сказочное богатство!
Все поспешили к ящикам, желая воочию, поближе посмотреть на грандиозное нагромождение желтого металла.
Дон Блас, самый сомневающийся, в итоге поразился больше всех. Для этого болезненно гордого человека, для этого спесивого, высокомерного испанца, живого воплощения вековых предрассудков завоевателей, рухнул целый мир!
Жалкий, он посмотрел на Флор, мамиту, Джо — безропотных потомков этих великих и несчастных мучеников, затем воскликнул:
— Значит, это была правда!.. Боже мой! Правда, что мы были палачами!
Внезапный крик мамиты заставил всех вздрогнуть. Старая женщина, однако, быстро овладела собой. Она подумала, что ее хозяин, отец Жана — ее маленького Тоньо, — заплатил своей жизнью за эти сокровища. Она вспомнила его последнее мрачное сообщение и тут же забеспокоилась, не забыла ли чего.
Не изменяет ли ей память? Мамита медленно посмотрела вокруг. Словно какое-то далекое воспоминание освещало ей мало-помалу сумерки прошлого. Да, несколько слов, невнятно произнесенных капитаном Вальдесом… слоги, прерываемые последними предсмертными хрипами.
Старая женщина провела рукой по мокрому от пота лбу и воскликнула:
— Ах, Боже мой! Он сказал: сундучок… сундучок… там… там… самое ценное… драгоценные камни…
Она вырвала из рук Жана факел и, обезумевшая, устремилась к ящику с драгоценностями. Мамита нагнулась, осветила низ короба, стоящего на четырех ножках, и вынула оттуда какой-то квадратный предмет, покрытый ржавчиной.
— Вот он, сундучок! — воскликнула старая женщина. — Открой его, сын мой. Он ценней для тебя, чем все это богатство.
Озадаченный, Жан схватил протянутый мамитой сундучок. Тот был закрыт на замок. С помощью ножа молодой человек снял крышку. В ящике оказалось множество бумаг. Некоторые лежали в перевязанных тонкой бечевкой конвертах, другие, аккуратно свернутые, были сложены в стопку.
Мамита, у которой глаза сверкали, словно два черных бриллианта, приблизилась, держа факел. Жан положил сундучок на горку драгоценных камней, чтобы освободить руку. Затем он взял бумагу, развернул ее дрожащей рукой и пробежал глазами.
Внезапно из груди ковбоя вырвался крик. Лицо его страшно побледнело… Он хотел говорить, но слова застревали в горле.
Жан долго и страстно, с неописуемым выражением любви и гордости во взоре, смотрел на Хуану, потом наконец воскликнул:
— Хуана! Родная Хуана! О! Если б вы только знали!
— Говорите, мой друг, говорите! — восхитительная девушка. Ее сердце отчаянно билось, в глазах читался восторг.
Окрепшим голосом Жан продолжил:
— И вы, дон Блас, слушайте! Наконец справедливость восторжествует! Слишком поздно, увы, для подвижника, павшего жертвой чудовищной лжи!
Все недоуменно смотрели на возбужденного Жана, чувствуя, что сейчас произойдет нечто очень важное.
А тот уверенным, властным тоном заговорил вновь:
— Дон Блас! Вы помните, я кричал, вопил, что мой отец невиновен! Сегодня я вам это докажу! А ты, моя мама, будь благословенна! Как и та, святая, давшая мне жизнь… Ты даруешь мне сейчас, в данный момент, честь! И вы все слушайте это свидетельство честных и великодушных противников моего отца!
«Мы, нижеподписавшиеся, удостоверяем, что французский капитан Антуан Вальдес не поддерживал никаких связей со штабом мексиканской армии и не имеет ни малейшего отношения к делу о предательстве императора Максимилиана.
Кампакса, Галладо, Диас, Рубио, офицеры штаба республиканской армии».
— Я знаю! Я знаю этих людей! — дон Блас. — В них нельзя сомневаться!
— Слушайте дальше, дон Блас! Слушайте!
«Я, нижеподписавшийся, генерал, состоящий на службе в республиканской армии, бывший командующий войсковой группировкой под Керетаро, честью своей свидетельствую о том, что французский капитан Антуан Вальдес абсолютно непричастен к вероломной акции, результатом которой стала выдача нам императора Максимилиана Первого.
Эскобадо».
— Все… мне нечего сказать, — пролепетал плантатор.
— Продолжайте слушать, дон Блас!
«Клянусь честью, что капитан Вальдес не тот, кто нам за деньги выдал Максимилиана Австрийского.
Президент Республики Хуарес».
Сразу обессилев, дон Блас прошептал:
— Эскобадо! Честный солдат, без страха и упрека… И сам Хуарес… безжалостный человек, с каменным сердцем. Хуарес, патриот, у которого руки по локоть в крови, свидетельствует… О! Жан, мой друг, я признаю свою ошибку… позволь мне попросить прощения… склоняюсь перед памятью твоего отца! Вы никак не выказывали своего законного негодования… Вы осыпали нас благодеяниями… Жан… нет, Антонио Вальдес… у вас большое, доброе сердце. Вы достойно носите свое имя!
— Сеньор дон Блас, предательство — самое мерзкое из всех преступлений… к несчастью, ваше вполне законное чувство презрения затронуло невиновного, а всеобщее заблуждение погубило жизнь честного человека. Это была судьба.
— Да, мой друг, судьба… Ведь осуждение относилось к совершенному преступлению и имело в виду настоящего виновника…
— Этот виновник будет найден, и его злодеяние наказано.
Все произошло довольно быстро. Сцену освещало яркое пламя горящего факела. Взволнованные до глубины души, наши герои хранили молчание.
После свидетельств офицеров и президента Жан вынул из сундучка следующую бумагу. Он развернул ее дрожащими руками и быстро пробежал глазами.
Молодой человек приглушенно вскрикнул и мучительно прошептал:
— Боже мой… значит, это правда!
— Что случилось, Жан? — вначале удивленный, а потом обеспокоенный плантатор. — Прочтите, мой друг, прочтите!
— Я не могу… меня переполняет счастье.
— Дайте ее мне! — ничего не понимающий дон Блас.
Жан протянул ему письмо и печально добавил: