Неужели, старался он понять, никто не подозревает об отношениях инженера с Лоренсой, если Вальверде все знает, ведь магазин его родителей — нечто вроде местного радио? Неужели совсем не общаются между собой люди, живущие по ту и по эту сторону стены? А может, те, что по эту сторону, стараются соблюдать приличия, поддержать законный брак, оттереть в сторону разлучницу, несмотря на общее расположение к ней, и защитить права законной супруги, как бы отвратна она ни была?
Недели через три после праздников наступил день ежегодной прогулки на лоне природы. Говорили, будто там, куда они поедут, в пруду около Сан-Лоренсо, водятся нутрии. Можно будет поохотиться. Дон Рафаэль, агроном, сказал, когда обсуждался план поездки, что ему все равно надо обследовать отводные каналы в этой местности и он воспользуется случаем, чтобы проверить состояние дорог и мостов и наладить все как следует. Инженер Гальярдо предложил поехать с ним вместе.
— Как плохо он осведомлен о том, что происходит в мире, — заметил дон Рафаэль по возвращении. — Должно быть, не слушает радио, не читает газет. Кто знает, каких он убеждений, но он не верит, что война скоро кончится. Даже падение Франции его не убедило. Я понимаю, с американцами не стоит говорить откровенно, но среди своих — другое дело. Я его спрашиваю о чем-нибудь, а он в ответ чушь несет, то ли не слышит меня, то ли не понимает, о чем речь. Но как ему нравится природа! И во все вникает. Я говорю, чтобы не беспокоился, что в трудных переходах навьючим поклажу на мулов. Нет, нет, бояться нечего, мои люди отлично знают дорогу. Правда, один мост малость не в порядке, но я велел укрепить тросы.
Ему не хотелось писать об остальных событиях, даже думать о них. Гораздо приятнее было приводить в порядок и компоновать наброски, вспоминать самые незначительные подробности, описывать, например, большие квадратные корзины для всякой снеди, каких со времен детства он уже не видел. Оживление в тот день было невероятное. Братья Гальярдо разделились. Ему выпало ехать в одном экипаже с Фелипе, но они почти не разговаривали. Он не знал, известно ли Фелипе о допросе, который учинила им его мать. Его разбирала злость; он понять не мог, как посмел Фелипе повторить слова Вальверде; хотя потом, припомнив, как мало осведомлена была жена инженера, догадался, что она, скорей всего, подслушала разговор сыновей.
Он решил, начиная отсюда, как можно короче пересказать события, не пускаясь в размышления ни о каких побочных обстоятельствах. Вереница колясок доставила их до места, где кончались каналы и начинались овраги, а отсюда уже они должны были продолжать путь пешком и перейти два висячих моста: один обыкновенный, над широкой, тихой рекой, а другой не такой уж безопасный — на него наверняка не часто ступала нога человека; это был мощный ствол, переброшенный через пропасть, очень узкую, но такую глубокую, что не видно было дна, слышался только грозный рокот стремнины, бьющей о камни. Носильщики перетащили их на плечах; раздавались крики, возражения. Громкие голоса, общая сумятица несколько нарушили настроение прогулки. Иные из женщин отказывались следовать дальше, хотели вернуться к коляскам, но в конце концов дали себя уговорить и перешли через мост. Мужья под влиянием жен тоже взбунтовались… Никто не предупредил их о такой опасности… Дон Рафаэль настаивал сухим, надтреснутым голосом, что нет тут ничего опасного, надо только соблюдать осторожность, каждого из них подвяжут, а ствол очень надежный, он сам велел сменить трос, за который можно держаться.
Пока шли споры, все мальчишки с плантации уже перебрались через мост, а за ними молодые техники и служащие, дочки управляющего, служанки, носильщики с припасами в корзинах и пивом в картонных ящиках; его кто-то посадил себе на плечи, но заметил он это, когда был уже на другой стороне; и он, и его сестра, и все остальные пришли в возбуждение, гордясь, что преодолели риск и опасность, а взрослые кричали на них, запрещая подходить к ущелью, ведь может произойти обвал! Крики сливались с мощным ревом воды, глубоко на дне бьющейся о скалы.
Они двинулись дальше и вскоре дошли до источников. Он надеялся увидеть нутрий, знаменитых местных водяных собак, посмотреть, как они плавают, прячут от нашествия своих детенышей, а может, и сразиться с ними, но не заметил ни одной. Тем временем открыли бутылки, расстелили скатерти, соорудили столик для коктейлей. Донья Чаро, которой доверили приготовление риса, вздыхала, насколько вкуснее был бы рис, полей она его подливкой из каперсов. Он расхохотался, кулинарное пристрастие тучной соседки стало у них в доме неизменным предметом шуток. Донья Чаро взяла его за руку и очень серьезно сказала:
— Запомни, кошка в перчатках мышей не ловит, — фраза, до сих пор оставшаяся для него загадкой. Возможно, она спутала его с другим мальчиком, для кого эти слова имели смысл, или хотела сказать, что он еще не разделся до трусов, как остальные? Его одежда и есть перчатки? Может быть. Все уже барахтались в воде. Виктор Комптон не терял времени, взобрался на дерево и с высоты трех метров, под общие восторги, совершил один из своих великолепных прыжков.
Ему показалось странным, что Лоренса и инженер были вместе и оживленно, пожалуй, даже с каким-то притворным воодушевлением разговаривали. Да, он увидел их вместе первый раз после приезда сыновей Гальярдо. У инженера правая рука была перевязана платком. «Эта кошка мыши не поймает», — подумал он.
Они немного поплавали, несколько человек отправились искать пещеры, обещанные доном Рафаэлем. Он хотел подойти к Виктору, но тот ушиб плечо о скрытый под водой корень и тецерь лежал на земле, постанывая и ругая всех на свете. Фелипе вдруг спросил, где его мать, и стал искать ее. Никто не помнил, когда ее видели последний раз — и с кем. Всем казалось, что она была где-то здесь. Приехала она в коляске Боуэнов.
— Выйдя из коляски, она с нами не осталась, — сказал Джон Боуэн. — Мы были уверены, что через мост и дальше она пошла вместе с мужем.
Инженер и дон Рафаэль отправились на поиски. Когда они вернулись, все уже поели; многие улеглись поспать на берегу пруда. Дон Рафаэль выяснил, что грузовик, на котором привезли корзины и ящики, поехал обратно в Сан — Лоренсо, но скоро вернется.
— Вероятно, моя жена на грузовике и уехала. Она несколько нервна, но не хочет это показывать. Скорее всего, она вернулась домой, никого не предупредив. Из Парахе — Нуэво нетрудно добраться до плантации. Очень неприятно, что она никому ничего не сказала. Это не в ее правилах. Она нервна, но обычно так не поступает; тем более дети могут встревожиться.
Правду узнали только на следующий день. Почуял ли он ее сразу? Догадалась ли его сестра? Возможно. В какую-то секунду он встретил ее косой, осуждающий взгляд, такой же, как в день допроса; этот взгляд он потом замечал у нее, уже взрослой, замужней, много раз; казалось, она от него что-то скрывает, боится его неосторожного слова, доноса.
Следующий день и все остальные были настолько необычайны, что даже при детях взрослые говорили без всякой оглядки.
Труп нашли. Смерть наступила из-за перелома шеи. Течение протащило тело несколько сот метров, потом оно застряло между стволами деревьев.
Когда она упала? Кто видел ее последний раз? Все разговоры вертелись вокруг отношений этой пары. Когда волк перешел через мост? Никто толком не помнил. Показания были самые противоречивые. Да, в дороге инженер разговаривал со многими едва знакомыми ему людьми, как будто хотел, чтобы его присутствие заметили. Отец тоже рассказал, что они поговорили о нескольких фильмах; инженер не так далек от кино, как он думал, но вкусы у него совершенно неожиданные.
Вдруг все начали вспоминать достоинства покойной: ее опрятность, ее ум, точность ее языка; правда, она была несколько эксцентрична, не без причуд, могла, например, целый день раскладывать карты. Однако кое-что показалось весьма странным: некоторые вещи из ее сумочки были разбросаны на земле перед мостом — гребень, монетки, несколько карт из колоды, — но был ли то слух или подлинная правда? Трудно сказать.
Он вспомнил слова матери, любящей мелодраматические эффекты:
— Там, у моста, наверно, и лежала семерка пик, а она означает смерть.