Незнакомец подумал с минуту и снова обратился к начальнику стражи.
— Я понимаю, — сказал он, — что вы не можете нарушить приказ, но попрошу оказать мне одну услугу.
— Охотно, если только это не будет противоречить моему долгу.
— Благодарю. Вскоре вы убедитесь в том, что его превосходительство не только не разгневается, но будет признателен вам за то, что вы впустили меня.
— Я уже имел честь доложить…
— Позвольте тогда кое-что объяснить вам!
— Извольте, я вас слушаю.
— Я напишу всего одно слово на листке бумаги. Вы молча положите листок перед президентом. Если он после этого ничего не скажет, я тотчас удалюсь.
— Вам действительно так необходимо видеть его превосходительство? — спросил начальник стражи.
— Сеньор дон Ливио, — ответил незнакомец, — вы меня не знаете, но я вас хорошо знаю и мне известна ваша преданность генералу Мирамону. Клянусь честью и спасением моей души, что у меня для него очень важное сообщение.
— Я вам верю, сеньор, — сказал начальник стражи, — и если будет на то моя воля, вас примут сейчас же. Не угодно ли вам написать то, что вы хотите. Здесь на столе бумага, чернила и перья.
Незнакомец поблагодарил, взял перо, написал крупными буквами: «Адольфо» — и поставил три точки, расположив их в виде треугольника.
— Возьмите! — сказал он, протягивая начальнику стражи листок.
Пристав взглянул на листок и вскричал:
— Неужели вы…
— Тише! — остановил его незнакомец, приложив палец к губам.
— Ну, разумеется, вас примут! — сказал начальник стражи и скрылся за дверью.
Почти тотчас же дверь отворилась и кто-то произнес громким голосом:
— Входите! Незнакомец вошел.
— Входите же, дорогой мой дон Адольфо, — повторил президент. — Само небо посылает вас ко мне! — Президент поднялся навстречу дону Адольфо и протянул ему руку. Дон Адольфо пожал ее с почтением и опустился в кресло.
Имя президента Мирамона в то время гремело на всю страну. Его справедливо считали самым лучшим солдатом Мексики и прекрасным правителем. Совсем молодой, двадцати шести лет от роду, он за три года президентского правления сделал много доброго. Среднего роста, отлично сложенный, Мирамон отличался непринужденными манерами и благородной осанкой. Лицо с тонкими чертами дышало отвагой и честностью; на высоком лбу пролегли едва заметные складки — следы постоянных раздумий. Ясный и проницательный взгляд черных глаз не раз приводил в замешательство тех, на кого был устремлен. Бледность лица и синева под глазами свидетельствовали о бессонных ночах.
— Наконец-то, возвратился мой добрый гений! — вскричал Мирамон. — И я снова обрел надежду на счастье. Дон Адольфо печально покачал головой.
— Что это значит, мой друг? — спросил президент.
— Я, кажется, слишком поздно вернулся.
— Поздно? Но почему? Неужели вы думаете, что я не способен взять реванш?
— Вы способны на все великое и благородное, генерал, но, к несчастью, вас предали.
— Это правда! — с горечью произнес Мирамон. — Я всегда поддерживал духовенство и знать, а они от меня отвернулись, бросили на произвол судьбы. Но они еще обо мне пожалеют!
— Да, генерал, и на нынешнем заседании несомненно вы поняли намерения тех, ради которых всем жертвовали.
— Понял, — ответил, нахмурившись, Мирамон. — На все мои призывы о помощи они отвечали отказом, видимо, договорившись заранее.
— Простите за откровенность, генерал, но положение у вас критическое.
— Скажите лучше, что я на краю гибели, и вы будете ближе к истине. Казна совершенно пуста, помощи ждать неоткуда, солдаты два месяца не получают жалования и грозят разбежаться, офицеры один за другим переходят на сторону неприятеля, который быстро продвигается к Мексике. Вот вам истинное положение дел. Что вы на это скажете?
— Печально, очень печально, генерал! Простите за бесцеремонность, что же вы намерены делать?
Президент ничего не ответил, бросил лишь быстрый взгляд на Адольфо.
— Прежде чем продолжать разговор, — сказал дон Адольфо, — позвольте мне, генерал, доложить вам о моих действиях.
— Я убежден, вам многое удалось, — сказал генерал, улыбаясь.
— Надеюсь, ваше превосходительство. Прикажете начать?
— Пожалуйста, пожалуйста, друг мой! Я просто жажду узнать, что вы предприняли для защиты нашего дела.
— Простите, генерал, — с живостью вскричал дон Адольфо, — дело тут не при чем, я предан лично вам.
— Понимаю… итак, я вас слушаю!
— Во-первых, мне удалось отнять у генерала Деголладо часть денег, которые они похитили при Лагуна Сека.
— Отлично! С помощью этих денег он взял у меня Гвадалахару.
Сколько же их?
— Двести шестьдесят тысяч пиастров.
— Гм… кругленькая сумма!
— Я тоже так считаю. Потом я расправился с этим разбойником Гиелларой и его товарищем Карвахалой. С их другом Фелиппе Ирсабалом мы тоже не поладили, не считая остальных приверженцев Хуареса, тех, которым не посчастливилось встретиться со мной.
— Короче говоря, у вас на руках…
— Больше миллиона пиастров. Мне понравилось стричь герильеросов Хуареса: они весьма бесцеремонно и просто жиреют, ловя рыбу в мутной воде. Я передам вам миллион двести тысяч. Через час они будут здесь. И вы пополните свою казну.