Признаться, я давно ощущал себя островитянином и, временно проживая на североамериканском континенте, был явно не в своей тарелке.
Остров Ласточек – вот куда меня тянет последние годы. Священный остров древних майя – Ах-Кусамиль-Петен!
В незапамятные времена майские девки плыли на этот остров поклониться богине плодородия Икс-Чель. Тут они закапывали маленьких кукол, молили богиню, чтобы та послала им детей. И, как души будущих майчиков, ласточки сновали над их головами, задевая порою крылом. А уж если ласточка тронула крылом – ясно, ожидай потомства!
Не считая нас с Петей, на острове Косумель побывало в свое время много великих людей. В 1519 году здесь отдыхал в одном из первых отелей великий конкистадор Эрнан Кортес. Он от души погулял по острову, разрушив большинство храмов майя. Правда, надо отдать должное, Эрнан построил взамен одну небольшую церковь, возле которой вскоре появился аэропорт, существующий и в наши дни.
В XVII веке остров облюбовали карибские пираты. Они организовали тут что-то вроде дома отдыха для ветеранов пиратского движения. Бывали здесь знаменитые морские разбойники Жан Лафит и Генри Морган, который учредил ресторан своего имени, процветающий по сию пору.
Поминая Моргана добрым словом, посиживали мы с Петей в этом ресторане. По стенам висели пиратские пистолеты, сабли, ножи и ружья. Неподалеку от нашего столика дымился фитиль заряженной пушечки.
– Сейчас шарахнет! – сказал я.
– Сначала мы шарахнем! – поднял Петя кружку, полную ямайским ромом.
И он был прав – пушечка пропускала, а мы нет. В голове уже шумел прибой, и черные паруса застили взор.
– По морям и океа-а-а-нам злая нас ведет судьба! – грянул вдруг Петя. – Бродим мы по разны-ы-ы-м стра-а-а-нам и нигде не вьем гнезда!
Мне вдруг до слез захотелось собственного гнезда – маленький белый домик на берегу острова Ласточек…
Даже у времени есть гнездо, а у меня – шиш с маслом!
– Не плачь, – говорил Петя, – не плачь! Я тебя усыновлю. Вместе с бабушкой Хуана!
– Спасибо, друг! – не унимался я. – Но мне нужно собственное, персональное гнездо. Тогда бы я высидел чего-нибудь дельное.
Подошли марьячис в черных камзолах с золотым позументом и в сомбреро, которые напоминали гнезда королевских орлов.
– Беса-ме-беса-ме муучьо! – затянули они трехголосо. – Комо фуэ эста ноче пор ультима-а-а бес.
– Бе-э-э-саме! – поддали мы с Петей жару.
Мы, как Лафит с Морганом, уставшие от морских походов, отдыхали теперь душой. В руках Пети, откуда ни возьмись, объявились кремниевые пистолеты. Взведя курки, он потребовал у официанта удовлетворения. И тот быстро притащил еще две пинты темного ямайского рому.
– Хама-а-а-йка! Хама-а-а-йка! – Голосил Петя вразрез марьячис, скрывая таким образом пробудившуюся икоту.
В конце концов, изнуренные вокалом, обливаясь ямайским потом, мы решили покинуть палубу.
Петя долго выпрашивал у растерянного официанта шестивесельный ялик.
– Море штормит, – говорил он со всей возможной убедительностью. – Нам вплавь нельзя! Подать мне ялик, вашу мать!
Добравшись кое-как до выхода, мы обнаружили на обширном подносе отрубленную кисть пиратской руки. Она была бесчеловечно утыкана дюжиной деревянных стрелок-зубочисток.
Петя всхлипнул и принялся, как говорится, лобызать эту бедную руку. Причем предательские зубочистки искололи ему весь нос.
– Опомнись, Педро! – отпихивал я его от лобзаний.
– Ну еще разок, – упрашивал Петя, вытаскивая из носа зубочистки. – Еще один последний поцелуйчик! Уно бесито мас! Ультимо!
– Педро, у этой длани другое назначение. Она собирает чаевые.
– Я ей все отдам! – сказал Петя с надрывом. – Бедная, бедная ручка! Бедные пальчики, держите десять песиков. – И он вложил меж большим и указательным зеленого Сапату.
На дворе и впрямь штормило, и мы смогли добраться лишь до окраинной скамейки на опушке центрального парка культуры и отдыха острова Косумель. На этой скамейке мы вышли в открытое море, и волны убаюкали нас, перенеся из привычных трех измерений в какое-то неизведанное.
Очнувшись, я обнаружил, что по мне ползает зверушка. Это был техон, местный вариант барсука. Но если нашенские барсуки, в силу разных причин, довольно нервны и озлоблены, то техон, напротив, мил и беспредельно любезен. Глядя мне прямо в глаза и задушевно улыбаясь, техон вытащил из моего кармана старую морскую галету и попробовал на зуб.
Вообще-то он выглядел легкомысленным лоботрясом и недоучкой. Я строго покачал головой, чем до безумия развеселил техона. Покатываясь со смеху, он упал на землю, воздев к небу лапы и пышный беличий хвост. Потом техон обратил внимание на спящего Петю и, видно, передразнивая меня, тоже укоризненно покачал головой.