Роуз. Само собой так получается. Я не прошу его являться. Он появляется внезапно, когда ему заблагорассудится.
Арлин. Ты должна с этим что-то сделать.
Роуз. Ну, я вот сижу здесь, а он со мной заговаривает, я из вежливости поддерживаю разговор, молчать ведь неприлично, а?
Уолш (появляется снова). Извини. Ты позвала, я не могу появиться, если ты не подумаешь обо мне. Мы не можем встретиться в гостинице, пока ты не закажешь номер.
Роуз (Арлин). Ну, случается иногда. Стараюсь бороться с наваждением.
Арлин. Ты куда смотришь?
Роуз. Я скучаю по нему. Такое можно сказать?
Арлин. Я тоже скучаю по своему умершему отцу, только не разговариваю с ним по ночам… Прекрати всё это. Пять лет уже прошло.
Роуз. Пять, пятьдесят. Какая разница?
Арлин. Одна моя знакомая женщина-психоаналитик уверяла меня, что половина всех вдов в мире разговаривает со своими мужьями.
Роуз. Теперь понятно, почему я до Уолша никак достучаться не могу.
Арлин. Она знает одну женщину, так та со своим мужем уже сорок один год разговаривает… а сейчас требует развода.
Роуз. Звучит ободряюще, разве нет?
Арлин. Я даже не замужем. А потустороннее меня не интересует.
Роуз. Ну и что? Ты берёшь то, что жизнь ещё готова предложить тебе.
Арлин. Не придумывай на ходу бог знает что. Нет такого выражения.
Роуз. Нет, есть. Я его придумала и записала. Я — Роуз Стайнер. Я знаменитая писательница.
Арлин. Так не болтай с ним по ночам. Напиши об этом книгу. Под названием «Роуз и Уолш»… Хоть деньжата в доме заведутся.
Роуз. О, боже, только не это… Он восстанет из могилы и разнесёт мою пишущую машинку вдребезги.
Арлин (закрывает книгу). Поздно уже… Хоть полтора часа поспать… Я ложусь… Не вздумай под утро покупать цветы… Они уже заползают в мою спальню. (Собирает бумаги.) Ты идёшь наверх?
Роуз. Пойду, только чуть позже. Как я люблю сидеть в этой комнате.
Арлин. Опять болтать с ним будешь, сознайся?
Роуз. Нет, не буду, обещаю… Мы оба так устали.
Арлин. Но если всё-таки заговоришь, я включу душ.
Уходит. Уолш тут как тут.
Уолш (провожает Арлин взглядом, затем поворачивается к Роуз и щёлкает пальцами). Ну же, Роуз, ну. Не теряй драгоценные мгновения… Так на чём мы остановились?
Роуз. Когда?
Уолш. На прошлой неделе, в прошлом месяце, пять лет назад… Я ничего не помню, а вот ты должна.
Роуз. Пять лет назад ты был жив. Помнишь себя живым?
Уолш. Разумеется. Еда была вкуснее… Чёрт, я помню, как мне было двадцать два… Волосы на голове торчком как у ежа, целая копна. На мне серый твидовый костюм, без единой складочки. Настоящий пижон.
Роуз (оживившись). ИМЕННО! Обожаю, когда слова так и сыплются из тебя.
Уолш. О, господи, уж любили мы друг друга на всю катушку. Ты была девчонкой в самом соку, недаром, что именно тебя я в баре заприметил.
Роуз. А я вцепилась в тебя мёртвой хваткой… «Он мой», «он мой» — думала я.
Уолш. А я закричал: «Кутить, так кутить, малышка…» Ух! Чью квартиру мы разнесли в тот вечер?
Роуз. Моего мужа… Тогда мы ещё не были женаты… Симпатичный, маленький, лысенький. Без работы никогда не сидел… что про тебя не скажешь… но мне был нужен такой, как ты, чтоб пробудить во мне бешеную страсть настоящей жеребицы.
Уолш. Ну, уж никак не жеребицы, а скорее буйволицы — вожака на просторах Техаса.
Она откидывает голову и смеётся.
Роуз. Чёрт возьми, а ведь ты прав… неужели я была такой?
Уолш. Эй! А загул наш кончился в Мексике. Помнишь как?
Роуз. Мы угнали машину и двинули на юг, чтоб заправиться дешёвым бензином.
Уолш. Ай-ай-ай, как не стыдно… Мы врезались в тележку с авокадо и арахисом… А закончилось всё в баре, в Сан-Диего. Уплетали сырых крабов и зубаток.
Роуз. А помнишь уличную драку!? Ты уделал священника в сомбреро.
Уолш. Полиция гналась за нами до победного вдоль всей мексиканской границы. И кончилась вся история тюрягой в каком-то городишке.
Роуз. Нас поместили в разные камеры, но мы как-то ухитрились насладиться друг другом и там… Здорово было, чёрт возьми.