Она все еще почитала Фриморомъ Нельсона, и съ трепетомъ входитъ въ садъ, думая, что найдетъ въ немъ Англичанина. Ея замѣшательство увеличилось, когда она увидѣла, въ концѣ длинной алеи, прелестную малютку, дочь Нельсонову, которая тотчасъ подбежала къ ней и бросилась на руки. Эльмина приближилась къ забору цвѣтника, и вдругъ слышитъ крикъ, видитъ бѣгущихъ людей и пламя. Коралія испугалась и скрылась. Эльмина сѣла на дерновое. канапе въ пятидесяти шахахъ отъ забора. Нельсонъ, желая имѣть во всякое время года резеду и ясмины, построилъ въ своемъ садикѣ теплицу, которая отъ неосторожности садовника загорѣлась. Выломили дверь и въ минуту погасили огонь. Эльмина между тѣмъ, не видя пламени, вздумала осмотрѣть цвѣтникъ. Можно представить себѣ ея изумленіе, когда она увидѣла точно свой садикъ, свои ясмины и резеду! Духъ сихъ цвѣтовъ произвелъ неизъяснимое чувство въ ея сердцѣ; она вспомнила букетъ, орошенный слезами, и затрепетала…. Большіе ясминные кусты закрывали бесѣдку; дверь была растворена. Эльмина, которой никто не замѣтилъ, пошла туда. Вдругъ позади ее оказали громко: Господинъ Фриморъ! вы забыли свою трость. Эльмина вздрогнула, остановилась, раздp3; лила немного вѣтьви, и увидѣла молодаго человѣка въ траурѣ, совсѣмъ ей незнакомаго, которой, внявъ изъ рукъ садовника трость, вышелъ изъ саду. Эльмина поблѣднѣла, очарованіе разрушилось, призракъ блаженства исчезъ навѣки. Нещастная бросается въ бесѣдку, желая нѣсколько успокоиться…. Новое зрѣлище! Она въ своемъ кабинетѣ: вотъ голубыя кресла ея матери; вотъ пяльцы, покрытыя чернымъ флеромъ; вотъ ея стулъ и маленькой столикъ… одно только лишнее: Эльминины волосы подъ стекломъ. «Боже мой! воскликнула она, залившись слезами: какая любовь! а моя благодарность есть преступленіе!… Ахъ! я одна преступница! за чѣмъ искала его? Чувствительной, добродѣтельной человѣкъ! онъ пылалъ страстію, но убѣгалъ меня!»
Слезы лились рѣкою изъ глазъ Эльмины. Тайный голосъ разсудка повелѣвалъ ей взять свои волосы, данные милой дочери Лорда Фримора; ея сердце терзалось и противилось разсудку; но Эльмина рѣшилась побѣдить сердце свое, взяла перо и дрожащею рукою написала на лоскуткѣ бумаги слѣдующую записку къ Нельсону:
«Я была въ заблужденіи: почитала Фриморомъ того, кто встрѣтился со мною на кладбищѣ, 9 Іюня; думала, что прекрасный ребенокъ, которому я дала свои волосы, есть дочь Лорда Фримора: теперь узнала истину; завтра ѣду въ Гиршбергъ — и не возвращусь никогда»
Эльмина хотѣла положить записку на то мѣсто, гдѣ лежали волосы…. Вдругъ вбѣгаетъ Коралія, и кричитъ: вотъ папинька, папинька!…. Эльмнна посмотрѣла въ дверь; Нельсоновъ образъ мелькнулъ въ глазахъ ея; она затрепетала и упала въ обморокъ….. Пришедши въ память, видитъ передъ собою Нельсона, стоящаго на колѣняхъ, блѣднаго, съ растрепанными волосами — онъ держалъ въ рукѣ спиртъ, а маленькая Коралія плакала и цѣловала ее…. Эльмина съ трепетомъ взглянула на Нельсона, отворотилась, взяла Коралію на руки, прижала къ сердцу и залилась. слезами…. Нельсонъ, внѣ себя и все еще на колѣняхъ, схватилъ руку своей дочери, поцѣловалъ ее съ жаромъ, и посмотрѣвъ на Коралію глазами, въ которыхъ блистали слезы, сказалъ выразительнымъ, страстнымъ голосомъ: «о милая дочь! ты никогда меня не утѣшишь, но съ этой минуты будешь мнѣ драгоцѣннѣе!»…. Встаетъ, и съ видомъ неописанной горести бросается въ двери…. Горестное восклицаніе, которое вырвалось изъ сердца Эльмины, потрясаетъ всю его душу; онъ останавливается, устремляетъ на нее пламенной взоръ и скрывается.
Эльмина, взявъ Коралію за руку, выходитъ съ нею изъ опасной бесѣдки… Знакомый, унылой голосъ зоветъ Коралію. Эльмина, поцѣловавъ ее въ послѣдній разъ, удаляется и выходитъ изъ саду, отдохнувъ нѣсколько минутъ на дерновомъ канапе. Отецъ Эльмины спросилъ о причинѣ блѣдности лица ея: она сказала о пожарѣ въ саду, о своемъ страхѣ, и никто не искалъ другой причины.
Нельсонъ, увѣренный въ послушаніи Кораліи, запретилъ ей говорить о прекрасной госпожѣ (такъ называла она Эльмяну); отослалъ ее домой, а самъ возвратился въ бесѣдку, увидѣлъ записку Эльмины подлѣ забытыхъ волосовъ, взялъ и читалъ ее съ трепетомъ… Онъ чувствовалъ, что заблужденіе должно было усилить въ сердцѣ Эльмины такую склонность, которой не противилась ея добродѣтель…. Случай открылъ ей, съ какимъ жаромъ, съ какимъ изступленіемъ обожали ее; случай открылъ ему, что сердце Эльмины пылало вмѣстѣ съ его сердцемъ… Ахъ! сіи восхитительныя мысли были новы для души Нельсоновой! Страшный образъ будущаго не приводилъ его въ трепетъ; онъ забылъ на минуту и честь и спокойствіе и непорочность Эльмины! «Она меня любитъ! она знаетъ, какъ страстно любима мною! повторялъ онъ: могу ли обвинять себя? Небо хотѣло соединить узами симпатіи, благодарности, нещастія и сожалѣнія два сердца, разлученныя должностію!…. Вѣчныя, священныя узы!… Она знаетъ, она чувствуетъ у какъ неизъяснимо люблю ее!… Эльмина будетъ жалѣть обо мнѣ, оплачетъ горестную судьбу мою!»