Господинъ Б*, Эльмининъ отецъ, жилъ зимою въ Гиршбергѣ, a лѣтомъ въ деревнѣ близь Вармбруна и славнаго водопада, окруженнаго скалами и лѣсомъ. Нельсонъ узналъ, что дочь его не перестаетъ оплакивать родительницу и живетъ въ совершенномъ уединеніи. Всѣ съ жаромъ хвалили ея красоту, умъ, таланты; но мущины жаловались на ея гордую холодность, a женщины находили безпрестанную печаль о матери притворствомъ: вездѣ и всегда обыкновенные люди такъ судятъ. Правда, что Эльмина нѣкоторымъ образомъ показывала, будто хочетъ славиться своею глубокою и нѣжною горестію: она всякое утро носила цвѣты на гробъ матеря. Такіе знаки печали бываютъ въ самомъ дѣлѣ подозрительны; но въ осьмнадцать лѣтъ романическія идеи кажутся особеннымъ вдохновеніемъ чувствительности. Къ тому же умирающая мать просила Эльмину смотрѣть всегда за цвѣтникомъ, гдѣ она любила читать съ нею книги: нѣжная дочь, исполняя волю ея, вздумала посвятить ей всѣ его цвѣты. Нельсонъ узналъ это обстоятельство отъ друга Эльмины, Гжи. Сульмеръ, которая жила въ сосѣдствѣ Господина Б*. Онъ пылалъ нетерпѣніемъ встрѣтиться съ нею; но Эльмина не показывалась ни въобществахъ, ни на гуляньяхъ. „Хочу, думалъ онъ, только одинъ разъ увидѣть ее, чтобы впечатлѣть истинный образъ ея въ моемъ сердцѣ, и навѣки удалиться!“
Въ одно утро Нельсонъ рѣшился итти ко гробу Госпожи Б*, и первые лучи солнца освѣтили передъ его глазами бѣлый мраморный обелискъ ея. Онъ приближается: съ трепетомъ, осторожно и тихо. Старой слуга сидитъ въ оградѣ, къ нему спиною, подлѣ деревяннаго креста. Обелискъ осѣненъ большимъ кипариснымъ деревомъ; но молодой человѣкъ видитъ черное платье и флеровое покрывало, развѣваемое вѣтромъ… Онъ идетъ, останавливается, едва можетъ дышать… Часъ, мѣсто, безмолвіе и сей невидимый предметъ, который уже столь давно занимаетъ его воображеніе и наконецъ отдѣляется отъ него только гробомъ, производятъ въ немъ страшное волненіе… Горестное предчувствіе и религія соединяются съ разсудкомъ и съ голосомъ добродѣтели. Онъ ужасается, воображая, какое вліяніе на всю жизнь его могутъ имѣть сіи минуты… Дерзнетъ ли не уважить святилища смерти? Онъ еще только безразсуденъ, только ослѣпленъ мечтою; но шагъ далѣе, и мечта опасная обратится въ дѣйствительность, и страсть гибельная, безъ утѣшенія и надежды, будетъ адомъ чувствительнаго сердца… „Нѣтъ, нѣтъ: думаетъ злощастный: не хочу подвергаться такой опасности; не хочу оскорбить того, что всею на землѣ святѣе: горести, невинности и добродѣтели. Жертвую любопытствомъ, и почтительную любовь мою къ Эльминѣ докажу тѣмъ, что буду убѣгать ее!“.. Но онъ стоитъ еще неподвижно, и глаза его наполняются слезами которыя ослабляютъ въ немъ твердость души… Тутъ сильный порывъ вѣтра раздѣлилъ вѣтви кипариса; флеровое покрывало упало на землю…. Нельсонъ забываетъ все, летитъ къ обелиску, останавливается передъ Эльминою, трепещетъ и опирается объ дерево… Наконецъ они видятъ другъ друга — нещастные, образованные Природою для страстной любви взаимной, но разлучаемые судьбою…. Они оба смотрятъ и блѣднѣютъ…. Эльмина стояла на колѣняхъ y гроба, но, пораженная видомъ молодаго человѣка, не думала встать. Онъ казался для нее небеснымъ явленіемъ, вышедшимъ какъ будто бы изъ гроба, съ симъ милымъ, кроткимъ, выразительнымъ лицомъ, и, подобно ей, въ одеждѣ печали. Она вообразила его Геніемъ скорби и чувствительности: не хотѣла удалиться, и въ семъ трогательномъ, хотя и новомъ для нее предметѣ, находила что то знакомое, близкое сердцу; видѣла прекрасные глаза его, орошенные слезами; видѣла въ нихъ глубокую меланхолію, нѣжность, смятеніе души — однимъ словомъ, всѣ собственныя чувства свои; думала: „онъ также печаленъ, также плачетъ, и молодость его увядаетъ въ горѣ!“ Сія мысль еще болѣе тронула ея чувствительность; она подняла глаза на небо, снова обратила ихъ на Нельсона, и нѣжнымъ взоромъ своимъ говорила ему: „мы оба нещастливы, и я сердечно о тебѣ жалѣю: „… Нельсонъ, будучи внѣ себя, проливаетъ слезы; крѣпко сжавъ руки, даетъ, кажется, вѣчную клятву… но въ ту же минуту вдругъ закрываетъ лицо свое и спѣшитъ удалиться… Нещастный: теперь уже поздно!… Онъ бѣжалъ, не зная куда, и такъ скоро, что не могъ ни разсуждать, ни думать; уже не плакалъ, не стеналъ, но сердце его терзалось… Наконецъ останавливается въ самомъ дикомъ мѣстѣ, среди голыхъ скалъ ужасной высоты. Глубокія разсѣлины образуютъ тамъ множество пещеръ, ископанныхъ рукою Природы. Никогда трава не покрывала сей безплодной земли, гдѣ расли только изсохшіе кусты и блѣдный мохъ. Голые камни и темныя впадины гротовъ представляли изумленному взору яркое сліяніе лучей солнечныхъ съ густымъ мракомъ. Натура, кажется, приготовила сіе страшное уединеніе единственно для того, чтобы оно служило послѣднимъ убѣжищемъ для отчаянныхъ; кажется, что эхо сихъ пещеръ должно повторять одно стенаніе и крикъ ночныхъ птицъ…. Нельсонъ бросается на камень, съ ужасомъ обращаясь къ собственнымъ мыслямъ своимъ…. «И такъ, думаетъ онъ, вмѣсто горести темной и мечтательной, которая своею неосновательностію заставляла меня краснѣться, теперь имѣю дѣйствительную и вѣчную!» Душа моя, образованная для меланхоліи ожидала ее!.. она есть для меня наслажденіе!… Эльмина!… ахъ! какое слабое понятіе давали мнѣ объ ней всѣ описанія и портретъ, воспалившій мое воображеніе! Можетъ ли кисть представить ея взоръ и выраженіе лица?.. Глаза Эльмины встрѣтились съ моими, говорили со мною, отвѣчали мнѣ; наши слезы текли вмѣстѣ, наши сердца соединялись на минуту въ своихъ нѣжныхъ чувствахъ…. Она блѣднѣла, трепетала… И мнѣ уже не видаться съ нею? жить въ свѣтѣ безъ надежды хотя еще одинъ разъ насладиться такимъ же восторгомъ блаженства?… Пораженный сею мыслію, Нельсонъ въ мучительномъ изступленіи нѣсколько минутъ твердилъ одни слова: мнѣ уже не видаться съ нею!… Наконецъ, взглянувъ на окружающіе его предметы, сказалъ: «это мѣсто отвѣчаетъ расположенію души моей; я буду здѣсь часто!..»