Кошмаром Арканвича оказался Лазарус. Да, как ни сложно поверить, но человек, вершивший правосудие, сам преступил закон. Как? Почему? Мне думается все дело в той ауре смерти, что и ныне пропитывает тюрьму от крыши до основания, – это место не могло не свести с ума любого, кто ежедневно проливал внутри кровь.
Знаете, я нашел несколько описаний палача и был поражен, до чего тот изменился за год работы в тюрьме.
На момент приезда в Арканвич это был «высокий, худощавый молодой человек, не лишенный приятных манер и какой-то юношеской робости».
А тут описание во время суда: «… горбун и скелет. Передние резцы больше обычного и желты, отчего заключенный выглядит как некое крысоподобное животное».
16 октября 302 года Лазаруса осудили на смерть через распятие. Приговор должен был быть приведен в исполнение на следующий день, и заключенного отвели ночевать в камеру шестьдесят семь. Понимаете?
Утром бывшего палача нашли с вскрытыми венами – он прогрыз их зубами.
Нехорошее место. Злое. Все жители Арканвича представляются мне теперь чудовищами, что приятной улыбкой заманивают жертв. Даже милейший в общении хозяин пансиона! А озеро? На дне его – тела двадцати трех несчастных девушек, и теперь всякий раз, когда я сажусь в обычную ванну, кажется, будто их руки тянутся ко мне.
Матушка, вы должны что-то сделать с этим местом. Прошу вас, приезжайте как можно быстрее. Ваш любящий… ваш любя…».
Не дочитав, не слушая вопросы Лиз, Самария вышла из своих покоев.
Темный коридор, еще один; спуск в никуда. Босые ноги Самарии шлепали по холодным плитам, и этот звук рождал многоголосое эхо, громом раскатывался по пустынному замку.
Наконец показалась Багряная зала – женщина кинулась к картине и тут же, еще приближаясь, стала узнавать их одного за другим: мужчину с мешками – в палаче, Марию – в женщине, человека в смирительной рубашке – в последней фигуре.
Самария почувствовала дурноту и, чтобы не упасть, прислонилась лбом к картине.
Люди, которые умерли в 67 камере. Разве это возможно?
Она вдохнула запах масляной краски, оперлась о стену руками, прикрыла глаза. Стена подалась вперед, наклоняясь под углом, словно сама комната поворачивалась по часовой стрелке, и пол подтолкнул королеву вверх.
Тошнота. Тьма. Проблеск?..
***
Бесконечная лестница. В круге света растет из ступеней огромное дерево. Среди его корней – могилка; у могилки стоит на коленях Мария.
Она поет – голосом красивым и воздушным:
– «Умер, леди, умер он,
Умер, только слег.
В голове зеленый дрок,
Камушек у ног».
– Мария?..
Девушка замечает Самарию и улыбается.
– О нет, все хорошо. Только грустно мне, что положили его в холодную землю.
– Кого?
– Мужа моего. Я убила его, она меня, и мы все в расчете. Или нет? Всё это какая-то куролесица. Все тут кого-то убивают.
– Кто? – замотала головой Самария. – О ком ты все время говоришь? Я никого не уби…
– Она – меня. Я – его. Неужели так сложно запомнить? Ах, вот и она, к слову.
Самария оглядывается, но свет гаснет, и только слышится хруст костей – его сменяет душераздирающий визг Марии.
– Кто здесь? Оставь ее?! Оставь!
Самария в ужасе вертится на месте, но ничего видит.
Шуршит на низкой ноте тишина.
Секунда. Минута. Час. Вечность во мраке.
Круги света загораются вновь, и сбоку от лестницы проступает исполинский крест: тонет в бездне основанием, завис над Самарией пугающей массой дерева и смолы. Распятая Мария слабо дрожит и част-часто дышит. Кровь ее течет из прибитых ржавыми гвоздями запястий и ног, из зияющих ран с острыми обломками костей.
***
В замке царила ночь.
– Лиз? – еле слышно позвала Самария. Ответа не было.
Она привалилась на секунду к стене и побрела дальше: шатаясь, морщась от боли в коленях и покрытых кровавой коркой ступнях.
В руке Самария сжимала очередное письмо – нашла его у двери своей комнаты.
«Матушка, мне вас не хватает. Вашей железной руки и уверенности, внушающих страх и уважение не только нашему народу, но и соседним королевствам. Где же вы?
У меня одни вопросы… и сложно начинать с чего-то одного, сложно сосредотачиваться. Вещи то теряют, то обретают смысл; а я – будто линза для них, призванная сфокусировать изображение, но линза искаженная, помутневшая.
Прежде всего, я должен сказать, что начал следить за горожанами. Это неспроста – после 302 года, когда умер Лазарус, исчезновения людей не прекратились. Словно бы некая жадная, ненасытная сущность год за годом собирает здесь свою кровавую жатву. Только в минувшем году здесь пропало несколько человек. Знаете, что самое настораживающее? Все они приезжие! Суждено ли мне также исчезнуть, пав жертвой неуемной жажды истины? Или я открою тайну, нет, ТАЙНУ, Арканвича? Одну, самую главную, – что позволит узнать, почему и когда этот городок стал погружаться в бездну зла и мерзости.