И когда он подумал обо всём этом, то подался вперёд, резко сгрёб Сэма и обнял его, прижимая к себе. Сэм выдохнул, а потом уткнулся лбом ему в плечо, и Дин судорожно сжал ладонью его затылок.
— Что ты такое несёшь, — подрагивающим — от возмущения, и только — голосом сказал Дин. — Ты спятил, что ли, Сэмми? Конечно, ты мне нужен, ты очень мне нужен, чёрт… ты всё для меня.
Сэм не ответил, только задрожал и крепче вжался лбом ему в плечо. Дин прерывисто вздохнул, смутно подумав, что надо увести его отсюда, увести с дороги, посадить в машину, отвезти в мотель и… Он не успел подумать, что сделает дальше, потому что Сэм шевельнулся, и его мягкие, тёплые, скользкие от слёз губы ткнулись Дину в шею. Дин прохрипел: «Сэмми», и в тот же миг губы Сэма накрыли его рот, а руки обвили шею, и пах Сэма вжался в его пах. Дин застонал ему в рот, потом схватил его голову, сжимая виски ладонями, и оторвал его от себя. Только не сейчас, не так, не…
Сэм посмотрел на него, и его просветлевшие было глаза снова заволокло чёрной пеленой слепого отчаяния.
— Вот видишь! — выдохнул он. — Видишь, ты не хочешь меня! Я для тебя только обуза! Тебе не надо, чтобы я был, чтобы делал тебе хорошо, тебя это только злит!
— Сэм, прекрати!
— Какой смысл мне жить, если ты меня не хочешь, — прошептал Сэм, выскальзывая из его рук и делая шаг назад. — У меня же ничего в жизни нет, только ты. А больше совсем ничего.
И самым поганым, чёрт, самым хреновым было то, что сейчас он сказал чистую правду. У Сэма не было жизни без Дина — никакой, и быть не могло. Дин в своё время позаботился, чтобы так стало.
— Сэм, — Дин потянулся к нему, и Сэм отступил назад, глядя на него недоверчиво и почти враждебно — так смотрит прыгун, стоящий на самом краю крыше, на того, кто пытается уговорить его спуститься вниз. — Это неправда. У тебя дофига всего есть и помимо меня. У тебя есть наша работа, у тебя есть твои друзья, у тебя есть ты, чёрт возьми, и я… я у тебя тоже есть, Сэмми. Я здесь, я с тобой и никогда никуда не денусь, ты же знаешь. Только, пожалуйста, вернись.
Дин задохнулся и снова шагнул к нему, и на этот раз Сэм не отступил, только стоял всё так же нахохлившись и настороженно смотрел на Дина. И Дину так хотелось сгрести его в охапку и спрятать, спасти, защитить… он сам не знал, от чего и от кого.
— Сэмми, вернись ко мне. Ты же должен быть моим Сэмом, моим братишкой, несносной сучкой, занозой в заднице. Господи, Сэмми, я так скучаю по тебе. Я не буду больше на тебя злиться, только вернись, пожалуйста, я прошу тебя, стань снова таким, как был.
Он не знал, почему это говорит, не знал, поверит ли ему Сэм, не воспримет ли это как новую обиду. Он не успел подумать об этом.
Потому что Сэм смотрел на него ещё пару мгновений, а потом вздохнул, закрыл глаза и медленно осел вниз, теряя сознание.
И только тогда Дин наконец-то понял, как на самом деле работают цыганские проклятия.
Этой же ночью они ехали по федеральному шоссе на восток. Без определённой цели — Дин знал только, что не хочет больше находиться в Миннесоте и в этом городе, в том мотеле. Спать не хотелось совершенно. Сэму, видимо, тоже: он сидел, отвернувшись к окну, уперев локоть в дверцу и ткнувшись подбородком в кулак, не глядя на Дина.
Он не сказал ни одного долбанного слова с тех пор, как они сели в машину, а Дин — Дин боялся раскрыть рот.
В конце концов, измучившись и одурев от кошмарного ожидания, Дин в порыве отчаяния ударил по клавише кассетника. Из колонок рванулась «Металлика».
— Выключи, — не оборачиваясь, сказал Сэм.
Дин моментально послушался.
Ещё минут пять они ехали в гробовой тишине.
— Самое блядское в этом то, — сказал Сэм, — что я всё помню. Всё, понимаешь? Всё.
Да уж, чего же тут непонятного. Дин сглотнул и покосился на Сэма, стискивая руль Импалы вытянутыми руками.
— Как мыл машину, — сказал Сэм, по-прежнему глядя в окно, и уголок его рта дёрнулся то ли в кривой улыбке, то ли в гримасе боли. — Как гладил твои рубашки, и как готовил. Как брёл по дороге и ревел, словно девчонка.
— Ну ты, допустим, девчонка и есть, так что тут ничего необычного, — с преувеличенной бодростью отозвался Дин. Сэм оторвал подбородок от кулака и посмотрел на него. Дин не рискнул ответить на взгляд и, неловко улыбаясь, торопливо добавил: — А вот готовил ты зашибенно. Честно, я в жизни не ел ничего вкуснее. Ты никогда не говорил, что умеешь.
— Я и не умею. Знаю, как, но не пробовал никогда.
— Ну так… клёво получилось.
— По-твоему, мне от этого должно сделаться легче?
— Ну… не знаю, — честно сказал Дин.
Тяжёлый вздох. И кто бы мог подумать, что этот раздражённый вздох Сэма, пребывающего не в духе, может звучать слаще любимой «Металлики»?
— Знаешь, когда я сказал, что помню всё, я имел в виду всё абсолютно. В частности то, как я к тебе приставал и… то, что из этого вышло.
Ну вот. Именно этого Дин больше всего и боялся.
— Сэмми… — он сглотнул, потом снова, потом нервно облизнул губы и сжал руль ещё крепче. — Я… словом… ты прости меня, ладно? Я знаю, что это трудно, что мне нет оправданий, но если ты сможешь…
— Дин, — голос Сэма звучал так удивлённо, что Дин вздрогнул и невольно повернулся к нему. — Да ты что? Это мне надо просить у тебя прощения. Я вёл себя как… как чёрт знает кто, а ты терпел это и всё делал, пытаясь мне помочь. Будь я на твоем месте, я бы тебя придушил уже раз пятьдесят. Ты передо мной ни в чём не виноват.
Дин осмелился наконец посмотреть ему в лицо — и понял, что он не лжёт. В сэмовых глазах, наконец-то не затуманенных, не безумных, не пустых, было только смущение, досада и затаенный стыд. А обвинения, обиды и злости не было — даже тени.
— Но я же хотел тебя таким, — мучительно проговорил Дин. — Та женщина, чтоб её… так и сказала: если бы я тебя таким не хотел, ты бы не…
— А я бы хотел, чтобы ты никогда в жизни не ел лука и не слушал свой волосатый рок. Но когда я жил в Стэнфорде, знаешь, мне так не хватало этого грохота и этой твоей вечной вони изо рта.
Он говорил и улыбался, слабо, но от этой его улыбки на душе у Дина разом стало теплее.
— И ты ведь тоже хотел, чтобы я вернулся, — добавил Сэм, помолчав, и Дин невольно поморщился.
— Да уж, а то кто бы иначе запрещал мне включать мою музыку в моей машине. Ты один такой.
Сэм усмехнулся и легонько пихнул его в плечо.
И это было для Дина как откровение, как отпущение грехов. Он резко вырулил с дороги к обочине, остановил машину и, дёрнув Сэма к себе и обхватив руками его лицо, поцеловал его, крепко и жадно, будто не видел сто лет. Сэм замер на миг, беспомощно вскинув руки, а потом нерешительно опустил их Дину на плечи и раскрыл губы.
Дин не знал, как долго они целовали друг друга, и зачем это было нужно. Потом, наконец, разлепившись, они неловко поёрзали на сидениях, словно оба смущённые этим внезапным порывом нежности, после которой почему-то совсем не хотелось секса. Мысль о сексе заставила уши Дина снова налиться краской — и Сэм, видимо, прочитал его мысли, потому что заёрзал на сидении сильнее и потупил глаза. Дин вспомнил, как он вводил в себя пальцы, откидывая голову и бессвязно вскрикивая на кровати, залитой светом. И сглотнул, снова заводя машину.
— А готовишь ты всё-таки офигенно, — сказал он, когда деревья снова замелькали мимо, сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее. — И массаж… М-м, до чего ж было классно.
— Ну, — слегка улыбнулся Сэм, — в принципе, если оно так уж офигенно и классно, то…
— То? — повторил Дин, когда Сэм умолк.
— То я могу иногда это делать.
— Правда? — Дин хлёстко повернулся к нему. Чёрт, не может же он в самом деле… или может? — Сэм, правда, что ли?
— Ага, — хитро прищурившись, сказал Сэм. — Если только ты хорошенько попросишь.