Обзор несбывшихся посулов приводит нас, наконец, и к несбывшимся обещаниям самого Христа. Пожалуй, это самая сокрушительная часть. Камня на камне не остается от евангельской постройки. Мелье насчитал шестнадцать этих ложных обещаний, обманувших надежды.
Из них первый же пункт возвращает к главному противоречию христианства. «Сказано, что Христос избавит свой народ от его грехов, а между тем ни в каком народе не видно какого-либо признака этого мнимого избавления. Христиане не в меньшей мере находятся теперь во власти порока, чем это могло быть до их мнимого избавления и до прихода их мнимого избавителя и спасителя».
Этому сокрушительному, разящему удару по христианству Мелье уделил самое пристальное внимание. Он разобрал все, что ему могли бы возразить.
Среди остальных пятнадцати пунктов заметим только, что в четвертом и девятом пунктах Мелье приводит слова Христа, касающиеся приближения часа второго пришествия, воскрешения из мертвых, царства божия. Этот час, говорит Мелье, должен был наступить еще в древности. Однако все еще не видно этого часа. Мало того, нет никакого признака, что он должен наступить в скором времени или вообще когда-либо.
Но, исчислив все несбывшиеся библейские прозрения и обещания, Мелье стоит перед новым вражеским валом: церковники давно укрылись от удара, утверждая, что чуть ли не все в священном писании надо понимать не прямо, а иносказательно; они называют это аллегорическим, духовным и мистическим смыслом, или же, шутит Мелье, когда им заблагорассудится, «аналогическим» и «тропологическим» смыслом. Число этих предлагаемых толкований безгранично, Мелье знаком с ними. Опять целый водопад примеров. Он знал схоластику! Но поэтому не трудно было ему и показать, что все эти духовные и аллегорические значения зависят только от фантазии толкователей. Стоит им только выдумать тот или другой символический смысл, чтобы любое несбывшееся обещание или пророчество оказалось спасенным. Тут уж невозможно спорить, признает Мелье, но этот прием недопустим, ибо он перекраивает, извращает и попросту уничтожает эти обещания и пророчества. Эдак можно придать новый таинственный смысл не только любой другой религии, но даже речам и приключениям Дон-Кихота Ламанчского.
«Перейдем к пятому доказательству; я выведу его из ложности их учения», — с такими словами Мелье вторгается, можно сказать, в самый алтарь. Речь пойдет о главных догматах христианского вероучения. Теорема гласит, что религия, которая допускает и одобряет в своих догматах и морали заблуждения, не может исходить от бога. Между тем перед лицом здравого разума и простой естественной справедливости христианство учит и обязывает верить вещам, им противоположным, оскорбляющим как людской разум, так и доброе людское устройство.
Так, вполне сознательно христианское учение о троице противопоставлено логике. Оно как бы испытывает силу веры, требуя примирения с бессмыслицей. То же — определение сущности бога. То же — учение о взаимоотношениях бога-отца, сына и святого духа, о воплощении сына в человека. То же — о непосредственном присутствии Христа в кусочках теста и вине в момент причащения, что делает христиан «народом, бессмысленно поедающим своего бога». Столь же логически неприемлемы, нелепы и смешны басни о сотворении человека и о том, что бог, представляемый как существо неизменное, совершеннейшее и мудрейшее, был оскорблен и разгневан «первородным грехом» Адама и Евы, что он вопреки своим определениям оказался во власти чувства и в гневе продолжает наказывать род людской за грехи, которым он не препятствует, которые и не могут беспокоить его, если он всеведущ и всемогущ.
Удивительно внятно, ощутимо показал Мелье иррациональность всего, чем насыщено христианство. Читая у него эти долгие страницы, всякий чувствовал: либо мыслить и рассуждать, либо верить и молиться, — нельзя делать то и другое. Сила этого впечатления огромна, неодолима. Мелье не воюет с христианством, он трудолюбиво, рачительно, хозяйственно показывает: христианство все целиком, во всех своих привычных нам с детства частях и обрядах, стоит за забором — там, за плетнем, огораживающим разум. Оно сплошь бессмысленно. Мелье цитирует броские слова Монтеня: «Для христиан натолкнуться на нечто невероятное является поводом для веры; это невероятное приобретает для них тем большее религиозное значение, чем больше оно противоречит человеческому разуму». В этих словах — суть всей борьбы Мелье.
Мелье вылепил тут и образ Христа, неслыханный, противоположный всему, что когда-либо до него делало искусство и знание Христос представлен как лицо безусловно историческое. Но мобилизован весь реализм для его отталкивающего портрета. Собрано все, что может характеризовать человека в его противоположности богу. Поистине сложный труд — выжать из евангелия все, какие возможно, черты для снижения образа Сорвать малейший след ореола Внушить одно чувство: брезгливость и презрение. Мелье обнажил фигуру юродивого бродячего пророка, с расстроенными умственными способностями, одержимого своим спутанным воображением, манией преследования и величия. Получается почти клиническая картина. Каждое слово его — жалко и бессодержательно. Это бормотание безумца.
Самое впечатляющее и даже страшное состоит в том, что Мелье подряд на протяжении многих страниц монтирует подлинные евангельские тексты проповедей и изречений Христа. Образ сумасброда, произносящего бессвязные и противоречащие друг другу слова, этот запечатлевшийся в древних книгах и целиком принадлежащий варварской древности отталкивающий нечистый персонаж надвигается на читателя с такой настойчивой грубой силой, что трудно не верить.
С гадливостью отбрасывает Мелье, опираясь на показания современников, и идеализированное представление о древней секте христиан — приверженцев Христа. В его шарже нет ни грана историзма. Он страстно жаждет лишь одного — очищения ума своих читателей от веками внушенной неправды. Во что бы то ни стало.
Еще несколько беглых разящих ударов — на этот раз по устоям христианской морали. В том числе по ханжескому осуждению любовных влечений, вложенных в человека самой природой. Главные удары направлены против идеализации христианством страданий и скорби, против требования прощать и любить врагов своих. Это противно природе, уничтожает ее, это заблуждение и безумие — постоянно терпеть, стойко всю жизнь претерпевать скорби и страдания, чтобы этим стяжать себе воображаемые блага и вечные награды после смерти!
Орлиный взгляд Мелье сразу видит тут общественную суть дела: внушать народным массам, говорит он, это терпеливое ожидание царства небесного — значит злоупотреблять наивностью и легковерием масс. Как, любить своих врагов, не мстить за обиды, не противиться даже злым, позволять себя грабить, когда у нас хотят отнять наше добро, не возмущаясь переносить обиды и дурное обращение! Нет! Мелье проповедует противоположную мораль, отвечающую естественному праву, здравому разуму, правде и справедливости. Давать отпор злу и ненавидеть его. Защищаться. Охранять свое тело, жизнь и достояние. Строго мстить.
Эта мораль Мелье, иначе говоря, мораль народной революции, противоположна христианской морали. Последняя, по словам Мелье, способствует угнетению добрых и слабых злыми. Эти правила, говорит он, явно вредны для действительного общественного блага. Честные люди не могут следовать этим правилам, предоставляя злым делать все что угодно, грабить, обижать, рвать на части людей. Да ведь это же низвержение всякого порядка и справедливости! Низвержение, вредное для честных людей, для государства и для хорошего управления. Низвержение должно быть низвергнуто! Зло должно встретить, наконец, ненависть, отпор и наказание.
С шестым доказательством мы познакомились выше — это царящие среди людей вопиющее неравенство, тунеядство одних за счет труда других, строй частной собственности, тираническая власть. Религия, которая терпит, одобряет и поощряет все это во вред массе простого народа, гласит доказываемая тут теорема, не может быть установленной богом, так как противоречит определению бога.
И вот седьмое доказательство, с ним мы вступаем в величавый и строгий чертог, в цитадель интеллектуальной силы Мелье — в философию. Здесь он едет битву с самим богом — с убеждением, что есть верховное существо, всемогущее, бесконечно благое, бесконечно мудрое и бесконечно совершенное, которое желает, чтобы люди ему поклонялись и служили известным способом. Мелье берется опровергнуть это убеждение доводами, заимствованными из метафизики (философии), физики и морали. «Это будет моим седьмым очевидным доказательством пустоты и ложности всех религий в мире».