Первый раз в жизни увидела я такой инструмент. Синьора подняла крышку, перед нами были клавиши, очень похожие на те, что в аккордеоне Альбиноса. Я не могла удержаться и надавила пальцем одну клавишу: раздался длинный, глубокий звук.
«Садитесь, дети… Сейчас я дам вам шоколад».
Мы были смущены и ничего не ответили, только тихо сели. А когда синьора вышла из гостиной, мы начали перешёптываться. Не помню, о чём мы говорили, но всё это казалось нам настоящим сном.
Синьора принесла нам шоколад и печенье и стала рассказывать об умершей дочке:
«Она умерла около двух лет назад. Она была хорошая и весёлая. В этом большом доме стало так пусто без неё…»
Синьора смотрела на нас грустно, но не плакала. А потом она начала даже рассказывать всякие забавные вещи, чтобы рассмешить нас. Мы не понимали даже половины того, о чём она говорила.
«Феи? — спрашивал Доменико, широко раскрывая глаза. — А кто такие феи?»
«Разве мама тебе никогда не рассказывала о них?»
И мне тоже никогда никто не рассказывал о феях. Кто нам мог рассказать?
Мы не знали, сколько времени были в этом доме. Франческо, посмотрев в окно, сказал, что уже поздно и нужно уходить.
Тогда синьора подошла к шкафу, полному книг, стала что-то перебирать и наконец достала много иллюстрированных журналов.
Мы ушли с целой кипой журналов.
«Приходите завтра, — сказала синьора, ласково глядя на нас. — Приходите обязательно!»
Прежде чем вернуться к дяде Винченцо, мы решили спрятать подарок синьоры. Но Доменико всё же оставил себе один журнал и засунул его под рубашку. Он прижимал его к себе всю ночь. Во сне он бормотал что-то о феях, и это нас всех очень смешило. Я и Франческо не спали, мы долго говорили о синьоре. Мы называли её просто «синьорой»: ведь она не сказала нам своего имени.
Альбинос, возвратившийся, как всегда, поздно, проходя мимо, толкнул меня ногой:
«Где это вы пропадали? Может быть, что-то скрываете, а? Глядите, я обязательно всё узнаю, со мной шутки плохи».
Мы даже не ответили ему. Какое нам дело до него, до фургона, до дяди Винченцо? Мы познакомились с «синьорой» и думали только о ней. Когда Франческо заснул, я долго ещё лежала и представляла себе, как разговариваю с ней.
«Мама! — говорила я ей. — Мама!»
Первый раз за долгие годы я называла кого-то этим именем.
В ЛАГЕРЕ У СТЕН МИЛАНА
Пока фургон стоял в Ферраре, а стоял он почти неделю, Анна, Франческо и Доменико ежедневно бывали у синьоры. Теперь они называли её «синьора Линда». Ребятам раньше и во сне не снились удивительные кушанья, какими угощала их синьора: ведь до той поры им не доводилось есть ничего, кроме жидкого супа да изредка, по большим праздникам, макарон — «спагетти».
У Анны был чудесный слух, и она стала быстро подбирать на пианино всякие песенки.
— Тебе надо учиться музыке, — сказала как-то синьора Линда. — Почему бы тебе не остаться у меня? У Франческо и Доменико есть мама, братья, а у тебя — никого… Может быть, дядя разрешит тебе?.. Я высылала бы ему деньги…
Анна вскочила с места и стала в волнении ходить по гостиной. Мальчики не сводили с неё глаз. Конечно, сейчас она согласится…
Но Анна тихо положила руку на плечо Доменико:
— Это было бы… ну, прямо, как во сне! Только… нет, сейчас я не могу. Если я останусь здесь, у вас… как же они? Им будет трудно без меня… особенно Доменико.
— Мы ещё поговорим об этом. Погово-рим и о Доменико, — сказала синьора Линда.
Она ласково посмотрела на мальчика, и Доменико с замиранием сердца подумал: «А вдруг она купит мне новую руку?»
Но его мечте не суждено было сбыться: в тот же вечер фургон снялся с места.
— Что вы копаетесь? — кричал на детей дон Винченцо. — Что вы потеряли здесь, бездельники? Живо! Помогайте собираться!
Через полчаса фургон был уже далеко от Феррары.
Стоял тёплый, тихий вечер. Огромная луна подымалась над полями. Ребята молча плелись за фургоном, рядом с дядей Филиппо, сосавшим потухшую трубку…
— Что вы повесили носы? — спрашивал он, вглядываясь в их лица. — Что-нибудь случилось? Или вам так уж приглянулась Феррара? Э, э… для нас все города одинаковы. Смолоду я ездил за границу. Исколесил Германию и Францию, Швейцарию и Тунис… Объездил пол-мира, а всюду одно и то же: много горя, мало еды… Ради этого путешествия я продал свою землю, свой домишко. Вернулся на родину, а переночевать-то и негде. Да, вот она, жизнь…
В тот вечер Анна впервые расплакалась. Но никто не утешал её. Только Франческо крепко пожал её руку и, не сказав ни слова, продолжал идти за фургоном.
* * *
Дней через двадцать фургон остановился на окраине Милана, у каменной стены огромного дымящего завода. Здесь расположился целый лагерь бродяг. В пёстрых палатках, в фургонах, в лачугах, наскоро сколоченных из жести и фанеры, жили мужчины, женщины, дети… Всё это напоминало цыганский табор. В довершение сходства в разношёрстной толпе мелькали и цыгане. Их сразу можно было узнать по чёрным, как смоль, волосам, по длинным серьгам в ушах у женщин, по странному, непривычному говору…
Как только фургон дона Винченцо въехал в лагерь, со всех сторон посыпались громкие приветствия. Видно было, что Винченцо здесь — свой человек.
— Пока лошадь тащит фургон, я всегда доберусь до Милана… Даже с закрытыми глазами, — шутил Винченцо.
Донна Тереза ни с кем не здоровалась, ни с кем не разговаривала. Всё с тем же сонным выражением лица она вытащила из фургона треножник и кастрюлю, развела огонь, поставила воду… Должно быть, она вела бы себя точно так же и на площади святого Петра в Риме, и среди индейцев Северной Америки, и в любом другом месте, куда занесла бы её судьба.
Вокруг шумел лагерь. Среди ребятишек, горланивших и куривших, возле палаток было немало таких же калек, как Доменико.
— Вот, глядите… — сказал дядя Филиппо. — Такие же люди, как мы. Такие же нищие, как мы…
— Все? — спросил Франческо.
Дядя Филиппо пристально посмотрел на него и опустил глаза.
— Нет, не все… Есть и такие, которые богатеют… Но это не наше дело.
Затем, видимо, желая переменить разговор, он указал пальцем на далёкий силуэт какого-то высокого здания:
— Глядите… Миланский собор!
Но это название ничего не говорило ребятам. Они никогда не слыхали об этом замечательном произведении искусства.
Сразу же после завтрака Винченцо послал их в город собирать милостыню.
«Да, верно, все города похожи друг на друга, — думал Франческо, надевая на шею клетку с попугаем. — Вот мы пришли в Милан… Но разве нам от этого лучше?»
Его подозвал к себе Альбинос:
— На этот раз ты пойдёшь со мной. Передай попугая Доменико.
Перед уходом Альбинос долго совещался с какими-то двумя парнями. Выражение их лиц не предвещало ничего доброго.
«Кажется, готовится что-то новое», — подумал Доменико.
АЛЬБИНОС ПОКАЗЫВАЕТ СВОЁ НАСТОЯЩЕЕ ЛИЦО