Наступает тишина, раскрасневшиеся матросы недоуменно замолкают, раздаются возгласы: «Опять он за свое! Ну давай! Давай! Весели!».
Мужчина едва заметно кланяется им, что выглядит весьма курьезно и вызывает громкий смех! Но, несмотря на это, он начинает говорить, вкладывая в каждое слово всю силу своей неприкаянной души:
Я представляю, как будто в клетке
повсюду небо, повсюду горы.
Я представляю, огромным ветром
срывает маски, уносит своды
Уносит время, рассудок тонет,
летят из глотки лавины чаек.
Я представляю твои ладони,
свои созвездья: Я представляю.
Я представляю вершины мира
плывут под ними акулы-тени.
Над головою, в недостижимом
смеются дети из сновидений.
Из сновидений, из паранойи
они разбились на два отряда:
швыряют шишки, и пахнет хвоей
вот здесь, на кухне, за дверью, рядом.
За этим шлаком, за кирпичами
зашевелились росточки веры.
Я представляю, ревут причалы,
и лодки больше не лодки – стрелы.
Стрелою мимо чужих учений,
чужих соблазнов, чужого фронта.
Стрелою нАсквозь ветров, течений
к твоим ладоням за горизонтом.
Матросы подняли шум и гам, и в водовороте бесшабашного веселья послышались крики: «Виктор! Виктор! Ты умеешь, умеешь веселить! Налейте ему братцы, налейте!».
Видение исчезло. Так значит, его зовут Виктор! Верган внимательно вгляделся в этого потерянного и одинокого человека, острое чувство жалости зашевелилось в нем, ему захотелось обнять его, укрыть невидимыми крыльями и влить частичку света в его страдающую душу.
Виктор, дотоле слонявшийся без дела, вдруг остановился и посмотрел на Вергана, и как зачарованный, нетвердой походкой подошел к нему.
– Добрый вечер, – обреченно произнес он.
– Добрый, – спокойно улыбнулся тот. – Садитесь рядом. Я вижу, вы устали.
– Устал? – хмыкнул Виктор и плюхнулся рядом, – Молодой человек, я пьян, очень и очень пьян!
– Пьянство сродни усталости, разве нет? – Верган посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. Виктор напрягся на секунду ему показалось, что незнакомец потешается над ним, но его спокойный и участливый взгляд убедили его в обратном.
– Вы правы, правы, – с трудом произнося слова, ответил Виктор. – Устал я, устал душой. Боль, повсюду страшная боль. А сегодня, сегодня я почувствовал, как надвигается что-то! Что-то невыразимое и непреложное! Мне страшно! Страшно, дорогой незнакомец! На кого-то, невинного и счастливого, наброситься тьма. Тьма хочет жертвы. Тьма хочет собрать жатву! Да, как вас зовут?
– Верган!
– Верган, – протянул Виктор, достал папиросу и закурил. – Какое странное имя! Оно вам не подходит! Знаете, я же пьяный, и потому дурак, и потому хочу говорить. А вокруг, вокруг одни маски. А вы, вы без маски. Вы сияете, я вижу! Вижу! Я сам пришел на ваш свет! Сам! – и он замолчал, уставившись на грязный тротуар.
– Вы преувеличиваете, Виктор! – мягко ответил Верган и улыбнулся.
Мужчина вздрогнул и тихо рассмеялся:
– О! Вы знаете мое имя! Но откуда? Скажите? Неужели, я такая знаменитость, что в меня все тычут пальцем и шепчут друг другу на ухо: «Смотри, вот он, поэт Виктор, здешний пьяница и фигляр!».
– Нет, нет, мой друг, – он покачал головой. – О вас говорят, что вы талантливый человек. Не более того. Я бы хотел услышать ваши стихи. Вы сможете почитать их для меня?
Лицо Виктора искривилось гримасой боли. Слезы выступили на глазах. Он с трудом сдержал себя и ответил:
– Ваши слова причиняют мне страдание. Я талант? Нет! Нет! Я просто портовая пьянь! Вдохновение покинуло меня! Я давно ничего не писал! Давно! Но сегодня под вечер каким-то чудом я накропал плохенькие строки! – он замолчал, тревожно обвел глазами площадь, затем успокоился и продолжил: – Сегодня странный день. Я чувствую брожение тьмы, медленно ползет она из одного погибшего и проклятого места, которое есть в нашем городе. Я вижу, вы чужестранец, и не буду вас пугать долгими историями. Я просто прочту! – он достал из кармана газетный листок, исписанный меж типографских строк неровным почерком, и принялся читать, ежесекундно отрываясь и поглядывая на площадь:
Жизнь кипит, суета наполняет
тротуары, дороги, мосты.
А когда город встанет, устанет,
выйдут призраки из темноты.
С чердаков, из подвалов, из пыли
вереницею скорбной пойдут
в те места, где они раньше жили,
и кого-то с собой заберут.
Еле видимые силуэты
огибают огни фонарей.
Скоро ставни окон скрипнут где-то,
и опустятся ручки дверей.