Впрочем, никаких шокирующих поступков Грей не совершал, и потому к нему продолжали ездить. Странности же начались, когда он женился. Сначала он поразил всех тем, что выбрал в жены бедную девушку, которая никогда не принадлежала к избранной элите.
После свадьбы он перестал принимать гостей и проводить рауты. Для Бриф-Коста того времени это было крайне оскорбительно. Бывало так, что гостей, приехавших к его воротам, сразу же разворачивали обратно!
Однажды ночью произошло то самое ужасное событие, о котором Билли, видимо, вам рассказывал. Его жену, Бренду нашли задушенной на полу. Тело ее было окружено зажженными свечами, а пол под ней исписан странными знаками. А его самого – мертвым в кресле, с кинжалом, торчащим из груди. Еще поговаривали о том, что видели странную тень, вылетевшую из окна его кабинета. Конечно же, дом сразу же посчитали проклятым, и с тех самых пор обходят его стороной.
Виктор закончил и откашлялся:
– Такая история, дети!
– А вы, вы бывали в том доме? – спросил, заикаясь, Билли.
Виктор покачал головой:
– Внутрь я не заходил. Боюсь, я слишком впечатлительный для таких вещей. Признаюсь, несколько раз я пытался подойти к воротам, но тут же поворачивал назад, – Виктор замолчал, задумался, а потом продолжил: – У меня есть баллада, посвященная дому. Хотите, прочту?!
– Да! – радостно вскричала Мелисса.
Он улыбнулся и ответил:
– Как все же приятно, когда кому-то действительно интересно то, что ты делаешь. Спасибо, дети. Так вот он стих, называется «Баллада о чумном доме».
Просела крыша. Сгнившее крыльцо.
Чердак плывет, зашторенный туманом.
Внутри строения так много мертвецов,
что дом – не дом, одна сплошная рана.
Сначала хоронили по подвалам,
чтоб незаметно. Чтоб воспоминанья
внезапно не вставали перед нами,
чтоб только изредка тревожили наш слух.
А годы шли, подвалы так телами
заполнились, что пол набух,
сгорбатился когда-то ровный, плоский.
И вот уже лежат ковры на досках –
хранители кошмарного улова,
немые соглядатаи былого.
Как много было среди этих стен
проезжих, что остались насовсем,
забредших по пути к себе домой
в наш дом на отдых. На ночь. Как в родной.
И все бы ничего, но дом чумной.
Они не чуяли ни горя и ни боли.
Их души по утрам неслись на волю.
Их ласково на свет судьба вела,
нам оставляя мертвые тела,
не прекращая этот жуткий сон.
Так мы привыкли к звукам похорон.
И плакали над каждым свежим телом.
И наша совесть выла и хрипела.
Мы поняли не сразу (нет! не сразу!),
КАКАЯ в нас пульсирует зараза.
И раскрывали двери как объятья
всем тем, кому назавтра умирать, и
стояли со свечами мы над теми,
кто задыхался в прОклятой постели.
Сливались хрипы в траурные гимны.
Мы убивали так гостеприимно!
Звучит, быть может, дико, может, странно:
вся наша жизнь текла внутри тумана.
Мы даже не могли ближайших мест
увидеть. Вьюга завывала.
Лишь где-то на холме огромный крест
чернел, скрипел, смеясь над нашим домом
таким уродливым, таким родным, знакомым.
Крест обличал нас, словно гневный перст,
откусанный и врытый в землю Богом.
Живущие с рождения в тумане
мы сочиняли сказки и преданья
о том, что рядом, сразу за холмами
цветет прекрасная волшебная страна.
Там нету боли, смерти. Там дана
всем людям радость жить в святом незнаньи.
Незнаньи ужаса. Незнаньи зла.
Там души так безвинны и чисты!
Там над рекой – хрустальные мосты.
Там солнце дарит ласковый закат.
Там ночью звезды, песни, шум цикад,
и нет глухой зловещей пустоты.
Все эти годы нас питала вера.
Но вот уже кладовки, шифоньеры
завалены умЕршими людьми.