— Прошу простить меня, прекрасная дама, — проговорил Тюилье, извиваясь всем телом и принимая, наконец, позу номер два из своего репертуара 1807 года, — что я только сейчас вручаю вам приглашение к обеду. Я полагал, оно давно отослано, но внезапно обнаружил его на своем письменном столе... Обед состоится сегодня, быть может, я пришел слишком поздно?..
Зели взглянула на мужа, который шел навстречу Тюилье, чтобы поздороваться с ним, и ответила:
— Мы собирались отправиться за город и пообедать кое-как, у ресторатора, но тем охотнее откажемся от своего намерения, что, по-моему, уезжать по воскресеньям из Парижа стало уже унылой модой.
— Молодые люди, если их соберется достаточно, немного потанцуют под звуки фортепьяно, в предвидении этого я послал письмецо Фельону, ведь его жена тесно связана с госпожой Прон, преемником...
— Вы хотите сказать, преёмницей, — поправила госпожа Минар.
— О нет, — возразил Тюилье, — тогда уж следует сказать преемницей, подобно тому, как мы говорим «мэр» и «мэрша», да, преемницей мадемуазель Лаграв, ведь она из семьи Барниоль.
— Приходить в парадных туалетах? — спросила мадемуазель Минар.
— Ах нет, что вы! — воскликнул Тюилье. — Мне бы крепко досталось от сестры... Нет, нет, мы собираемся запросто, по-семейному! В годы Империи, мадемуазель, люди знакомились во время танцев... В ту великую эпоху хорошего танцора уважали не меньше, чем славного воина... Но в наши дни слишком уж увлекаются всем положительным...
— Не стоит говорить о политике, — с улыбкой промолвил мэр. — Король велик, он умело управляет нами, я испытываю восхищение перед своей эпохой и перед институтами, которые мы создали для самих себя. К тому же король отлично знает, что делает, развивая промышленность: он сражается врукопашную с Англией, и мы причиняем ей бóльший вред в годы этого плодотворного мира, чем во время войн Империи...
— Каким великолепным депутатом будет Минар! — простодушно воскликнула Зели. — Он уже пробует свои силы, произнося речи дома. Вы, конечно, поможете нам добиться его избрания, Тюилье?
— Не стоит говорить о политике, — ответил Тюилье словами Минара. — Приходите же к пяти часам...
— А молодой Винэ тоже будет? — осведомился Минар. — Он является, без сомнения, из-за Селесты.
— Пусть забудет о ней думать, — отрезал Тюилье. — Бригитта и слышать о нем не хочет.
Зели и Минар переглянулись с довольной улыбкой.
— И с кем только не приходится иметь дело ради сына! — воскликнула Зели, когда Тюилье в сопровождении мэра вышел на лестницу.
— А, ты хочешь быть депутатом! — бормотал Тюилье, спускаясь вниз. — Все им мало, этим бакалейщикам! Господи, что сказал бы Наполеон, увидя, что власть перешла в руки таких вот людей!.. Я, по крайней мере, понаторел в делах управления!.. И он собирается тягаться со мною! Любопытно, что скажет ла Перад!..
Честолюбивый помощник правителя канцелярии самолично пригласил на вечер также и все семейство Лодижуа; затем он зашел к Кольвилю и попросил Селесту надеть свое самое нарядное платье. Тюилье застал Флавию в глубокой задумчивости, она не знала, идти ли ей на обед, и Жером помог ей принять решение.
— Моя старая и вечно юная подруга, — сказал он, обнимая г-жу Кольвиль за талию, ибо в комнате никого больше не было, — я не хочу иметь от вас никаких тайн. Речь идет о весьма важном для меня деле... Большего я сказать не могу, но прошу вас быть особенно любезной с одним молодым человеком...
— О ком вы говорите?
— О ла Пераде.
— А почему я должна быть с ним любезна, Жером?
— В его руках мое будущее, а кроме того, это человек необыкновенно одаренный. О, уж я-то в людях толк знаю... У него есть хватка! — сказал Тюилье, подражая жесту дантиста, вырывающего коренной зуб. — Надо сделать его нашим другом, Флавия... Но, главное, пусть он ничего не замечает, не то слишком возомнит о себе... Он из тех людей, которые ничего даром не делают.
— Как? Уж не хотите ли вы, чтобы я с ним кокетничала?..
— Самую малость, мой ангел, — ответил Тюилье фатовским тоном.
И он удалился, даже не заметив, в какой растерянности пребывала г-жа Кольвиль.
«Да, как видно, этот молодой человек — большая сила... Ну, что ж, посмотрим», — сказала себе Флавия.
Причесываясь, она воткнула в волосы перья марабу; она надела свое серое с розовым платье и накинула черную мантилью, позволявшую видеть ее изящные плечи; на Селесте было миленькое шелковое платье; поверх плиссированного воротника была наброшена косынка, прическа ее напоминала модную в то время прическу — «а-ля Берт».
В половине пятого Теодоз уже был на посту; напустив на себя обычный, чуть придурковатый и подобострастный вид, он прежде всего увлек Тюилье в сад.
— Дорогой друг, — сказал он сладким голосом, — я не сомневаюсь в вашей победе, но считаю необходимым еще раз порекомендовать вам полное молчание. Если вас станут о чем-нибудь спрашивать, особенно о Селесте, давайте уклончивые ответы, которые оставят вопрошающего в недоумении, словом, ведите себя так, как вы некогда вели себя, служа в канцелярии.
— Отлично! — проговорил Тюилье. — Но есть ли у вас уверенность в успехе?
— За обедом вы увидите, какой сюрприз я вам приготовил на десерт. Главное же, будьте скромны. Вот и Минары, я должен окончательно заманить их в сети... Приведите их сюда, а потом удалитесь.
После взаимных приветствий ла Перад ни на шаг не отходил от мэра; улучив подходящую минуту, он отвел его в сторонку и сказал:
— Господин мэр, человек, играющий такую роль в политической жизни, как вы, не стал бы убивать здесь свое время без веских соображений. Я не смею проникать в ваши замыслы, у меня нет на то никакого права, да я и вообще дал себе обет никогда не вмешиваться в дела сильных мира сего. Однако простите мне мою дерзость и соблаговолите выслушать совет, который я осмелюсь вам дать. Если я сегодня оказываю вам услугу, то завтра вы благодаря своему положению сумеете оказать мне две, так что, желая услужить вам, я действую в собственных интересах. Наш друг Тюилье просто в отчаянии, что ничего собою не представляет, вот он и воспылал жаждой стать кем-либо, занять какой-нибудь пост в своем округе...
— Так, так, — пробормотал Минар.
— О, у него весьма скромные мечты, он хотел бы сделаться членом муниципального совета. Мне известно, что Фельон, понимая, сколь важна подобная услуга, предполагает выдвинуть кандидатуру нашего славного хозяина. А посему не сочтете ли вы полезным в ваших собственных видах опередить его в этом? Избрание Тюилье будет для вас весьма полезным и приятным, он отлично справится с обязанностями генерального советника, в муниципалитете встречаются люди еще более недалекие, чем он... К тому же, понимая, что он обязан своим избранием вам, Тюилье, конечно же, на все станет смотреть вашими глазами, тем более, что он считает вас одним из столпов нашего города...
— Любезный друг, я вам весьма благодарен, — отвечал Минар. — Вы оказываете мне услугу, за которую я бесконечно признателен, и она доказывает...
— Что я не выношу этих Фельонов, — быстро подхватил ла Перад, заметив нерешительность мэра, который боялся закончить свою мысль из опасения, как бы она не показалась адвокату обидной. — Терпеть не могу людей, кичащихся своей необыкновенной честностью и склонных превращать возвышенные чувства в звонкую монету.
— Вы, как видно, их до конца раскусили, — заметил Минар, — ведь это ужасные лицемеры! Вся жизнь Фельона за последние десять лет подчинена одному желанию — получить красную ленточку, — прибавил мэр, показывая на свою петлицу.
— Берегитесь! — воскликнул адвокат. — Его сын любит Селесту, он старается проникнуть в цитадель.
— Ну что ж, зато у моего сына двенадцать тысяч годового дохода...
— О, мадемуазель Бригитта на днях заявила, что у жениха Селесты должен быть, по крайней мере, такой доход, — сказал адвокат, сделав неуловимое движение плечами. — Кроме того, сообщу вам по секрету, не пройдет нескольких месяцев, и вы узнаете, что Тюилье владеет недвижимостью, приносящей сорок тысяч франков дохода.
— Ах, черт побери, я это подозревал, — вырвалось у мэра, — ну что ж, он будет членом генерального совета.