Горстка же неприспособившихся, которые не могли принять психофоны...
Дейв был репортером и по профессиональной привычке разговорил Мэри. Для этого пришлось немного выпить и при этом так направлять разговор, чтобы не коснуться Энди, который умер, но много чего делал во времена, когда еще использовались телефоны.
-- Люди теперь другие, -- сказала Мэри. -- Это так, словно... не знаю даже, как сказать. Чего-то они добиваются, но я не знаю, чего. Помню когда-то в школе всем очень хотелось выиграть у команды Тех Хай. Мне это было безразлично, но всем другим -- нет. Началось что-то вроде массовой истерии. Где-то глубоко в себе все работали на эту победу, а я никак не могла этого понять. Ну и что, если не выиграем? Что тогда?
-- Ты -- антиобщественный тип, -- заметил Теннинг.
-- Теперь тоже что-то висит в воздухе. Все опять работают для победы над Тех Хай. Вот только не я и не... -- Она махнула рукой. -- Людей вроде нас это даже не волнует.
-- Когда-то я работал в редакции "Стара", -- сказал он.-- Теперь они переехали, правда?
-- Конечно, как и все газеты. Их где-то издают, только никто не знает, где.
-- А ты... читала "Стар"?
-- Я не хочу ничего читать.
-- Я имел в виду этого фельетониста... Теннинга.
Она пожала плечами.
-- Я знаю, о ком ты говоришь. Он теперь не работает в "Старе". Перешел на местную радиостанцию.
-- Это... радио...
-- Уже нет. Теннинг сейчас популярен, Дейв. Все его слушают.
-- О чем он говорит?
-- Сплетни. Политика. Люди это слушают...
"Итак, люди слушают этого чертового двойника, а он формирует общественное мнение. Формирует так, как того хотят важные персоны. Именно поэтому меня схватили в тысяча девятьсот сорок пятом. Я не занимал тогда высокого положения, но меня слушали. Я пользовался популярностью. Посадить на ключевые места нужных людей, которые будут проводить их план...
Дублеры, двойники на определенных местах. Безболезненная психологическая процедура, политая лакрицей пропаганда. И мир покатился вперед, оставляя позади настоящего Дейва Теннинга -- огромный шар, толкаемый тысячами двойников, менял курс и набирал скорость.
Ну ладно, может, сам план и был хорош, но Дейв Теннинг слишком долго был узником".
-- У меня есть друзья... точнее, были, -- сказал он. -- Мэри, как мне связаться с человеком по имени Пелхэм?
-- Не знаю.
-- Ройс Пелхэм. Он издавал "Стар".
-- Закажи еще выпить.
-- Это очень важно.
Она встала.
-- Хорошо, Дейв, я устрою это.
И она вошла в кабину психофона. Теннинг сидел и ждал.
Ночь была теплой, стакан, охлаждаемый по принципу индукции, приятен на ощупь. Пивная в трущобах, вонючая и не очень чистая, с засыхающими деревцами в кадках, казалось, растворяется в лунном сиянии.
"Добро пожаловать домой, Дейв Теннинг. Добро пожаловать снова в число живых. Нет духового оркестра, но и что с того? Духовой оркестр играет Дейву Теннингу Второму. Псевдочеловеку, творящему добро". Откуда-то доносились безумные, прыгающие ритмы мелодии, вызывающей ностальгическую грусть.
Вернулась Мэри, она была бледна.
-- Я все думаю об Энди, -- сказала она. -- Какой он был, когда жил. Ему нравились эти психофоны, а я никак не могу привыкнуть.
А вправду ли после 1945 года люди хотели жить по-старому? А может, вступили в действие законы развития общества, назрели эволюционные перемены? Внешне все осталось по-прежнему, но ведь люди всегда любили окружать себя новыми предметами -- если только они не были слишком новыми и не слишком назойливо указывали путь к Изменению. Прежде чем ребенок начнет бегать, он должен научиться ходить, пересиливать страх.
-- Ну и что с Пелхэмом? -- спросят Теннинг.
-- Кариб-стрит вела ти.
-- Как... как туда добраться?
Она объяснила ему, но он так толком и не понял. Мэри осушила свой стакан.
-- Ладно, я провожу тебя. Покончим с этим и снова вернемся сюда.
Они сели в автобус -- никто не требовал платы за проезд -- и в конце концов добрались до уютного старомодного домика на окраине. Мэри заявила, что подождет в баре на углу и выпьет чанга. Нажимая кнопку звонка, Теннинг гадал, какого цвета этот чанг.
Дверь открыл сам Пелхэм. Он был теперь ниже, совершенно лысый и какой-то пыльный. Красное, обвислое лицо вопросительно поднялось к Теннингу.
-- Слушаю?
-- Ройс? Ты узнаешь меня, да?
-- Нет, -- возразил Ройс Пелхэм. -- А что, должен бы?
-- Не знаю, как давно это было, но... Теннинг, Дейв Теннинг. "Стар". Тысяча девятьсот сорок пятый.
-- Вы друг Теннинга? -- спросил Пелхэм.
-- Мне нужно с тобой поговорить. Я постараюсь объяснить...
-- Пожалуйста, входите. Сегодня вечером я один в доме, дети ушли.
Они уселись в роскошной комнате, обставленной в основном старой мебелью, среди которой, впрочем, встречались и новые предметы, нарушающие гармонию, вроде сверкающего, движущегося и звучащего кристалла на подставке. Пелхэм был вежлив, он сидел и слушал. Теннинг рассказал ему все, что испытал и узнал, не скрывая ничего.
-- Но вы же не Теннинг, -- сказал Пелхэм.
-- Я ведь уже сказал, что он дублер.
-- Вы даже не похожи на Теннинга.
-- Я постарел.
-- Вы никогда не были Теннингом, -- отрезал Пелхэм и сделал какой-то странный жест. Часть стены превратилась в зеркало. Теннинг повернулся и увидел человека, который не был Теннингом. Который даже не походил на Теннинга.
Это сделали в Замке Иф. У них там не было ни одного зеркала. Только Шан могла бы рассказать правду, но ей было все равно. Пять, десять, даже двадцать лет не могли его так изменить, лицо было совершенно иным. Он стал старше, но не был и постаревшим Дейвом Теннингом. В Замке Иф постарел кто-то совершенно другой.
-- Отпечатки пальцев, -- прошептал Теннинг после долгой паузы и повторил это дважды, прежде чем голос его перестал дрожать. -- Отпечатки, Ройс. Они не могли их изменить.
Но потом он взглянул на свои ладони. Теннинг помнил, как должны выглядеть его отпечатки пальцев; эти линии и спирали были какими-то необычными.
-- Мне кажется... -- начал Пелхэм.
-- Неважно. Они ничего не упустили. Но мозг у меня по-прежнему мой. Я помню времена прежнего "Стара".
Он умолк -- двойник тоже помнил бы их. Двойник был идеальной копией Дейва Теннинга образца 1945 года вместе с его воспоминаниями и всем прочим. ЕНОХ АРДЕН. ЧУЖОЙ И НАПУГАННЫЙ. В МИРЕ, КОТОРЫЙ Я ТАК НИКОГДА И НЕ СОЗДАЛ.
-- Должен быть какой-то способ узнать...
-- Я человек без предубеждения, -- сказал Пелхэм, -- но, поверьте, я знаю Теннинга много лет. В прошлый квестен мы встречались с ним за ленчем в Вашингтоне. Вы просто не вправе ожидать, что у вас получится то... чего вы хотите.
-- Может, и нет, -- буркнул Теннинг. -- Значит, в конце концов они настигнут меня и вновь отправят в уютную маленькую комнатку черт знает где.
Пелхэм развел руками.
-- Ну ладно, -- закончил Теннинг. -- Во всяком случае спасибо и за это. Я пойду.
И он вышел.
Когда Теннинг вошел в бар, Мэри пила у стойки свой апельсиновый чанг. Теннинг сел на стул рядом с ней.
-- Как дела? -- спросила она.
-- Просто великолепно, -- криво усмехнулся он.
-- Есть какие-нибудь планы?
-- Пока нет, но будут.
-- Пошли со мной, -- приказала она. -- Теперь моя очередь, я хочу кое-что увидеть.
Они поехали на центральную площадь, которую он помнил, остановились у тротуара, напротив навеса над входом в отель, и смотрели, как посреди теплой, пророческой ночи в слабом ритме пульсировала новая жизнь.
Теннинг заметил, что люди стали какими-то другими. Это было нечто неуловимое. Они, конечно, постарели, но не так, как он. Даже не так, как Мэри. Они приспособились к замедленному темпу.