– Эти мириады книг нашли своих читателей, – продолжал демон, – хотя далеко не всякий строит дома и видит цель жизни в еде, далеко не всякий обладает галстуком и камином, меж тем в брак вступают очень многие!.. Да что там говорить, гляди!..
Он указал рукою вдаль, и взорам автора предстал океан, где качались на волнах все книги, напечатанные в недавнее время. Подпрыгивали томики в восемнадцатую долю листа, булькнув, уходили на дно тома ин-октаво, всплывавшие наверх с огромным трудом, ибо кругом кишели, образуя воздушную пену, книжонки в двенадцатую и тридцать вторую долю листа[77]. Свирепые волны терзали журналистов, наборщиков, подмастерьев, посыльных из типографий, чьи головы торчали из воды вперемешку с книгами. Туда-сюда сновали в челноках люди, которые выуживали книги из воды и отвозили их на берег высокому надменному мужчине в черном платье, сухощавому и неприступному: он воплощал в себе книгопродавцев и публику. Демон указал пальцем на расцвеченный новенькими флагами челн, мчащийся вперед на всех парусах и украшенный вместо флага афишкой; сардонически засмеявшись, он прочел пронзительным голосом: «ФИЗИОЛОГИЯ БРАКА».
Затем автор влюбился, и дьявол оставил его в покое, ибо, проникни он туда, где поселилась женщина, ему пришлось бы иметь дело с чересчур сильным противником. Несколько лет протекли в мучениях, причиняемых одной лишь любовью, и автор счел было, что вышиб клин клином. Но как-то вечером в одной из парижских гостиных, подойдя к горстке людей, собравшихся в кружок подле камина, он услышал рассказанный могильным голосом анекдот следующего содержания:
«В бытность мою в Генте там произошел следующий случай. Некая дама, уже десять лет вдовевшая, лежала на смертном одре. Трое родственников, притязавших на ее наследство, ожидали последнего вздоха больной и ни на шаг не отходили от ее постели, опасаясь, как бы она не отписала все свое состояние тамошнему бегинскому монастырю. Больная хранила молчание; казалось, она спит, и смерть медленно завладевала ее бледным онемелым лицом. Представляете ли вы эту картину: трое родственников зимней ночью бодрствуют в молчании возле постели больной? Сиделка качает головой, а врач, с тревогой сознавая, что спасения нет, одной рукой берется за шляпу, а другой делает родственникам знак, как бы говорящий: „Мои услуги вам больше не потребуются“. В торжественной тишине слышно, как за окном глухо завывает вьюга и хлопают на ветру ставни. Самый молодой из наследников прикрыл стоящую у постели свечу, дабы свет не резал глаза умирающей, так что ложе ее тонуло в полумраке, а лицо желтело на подушке, словно скверно позолоченная фигура Христа на потускневшем серебряном распятии. Итак, темную комнату, где должна была произойти развязка драмы, освещало лишь зыбкое голубоватое пламя искрящегося очага. Ускорила развязку головешка, внезапно скатившаяся на пол. Услыхав ее стук, больная внезапно садится на постели и раскрывает глаза, горящие, как у кошки; все, кто был в комнате, взирают на нее с изумлением. Она пристально смотрит на катящуюся головешку, а затем, прежде чем родные успевают опомниться, в каком-то нервическом припадке вскакивает с кровати, хватает щипцы и швыряет головешку обратно в камин. Тут сиделка, врач, наследники бросаются к больной, подхватывают ее под руки, опускают на постель, подкладывают ей под голову подушку; не проходит и десяти минут, как она умирает, так и не оторвав глаз от того кусочка паркета, куда упала головешка. Не успела графиня Ван-Острум испустить дух, как трое наследников недоверчиво взглянули друг на друга и, напрочь забыв о тетушке, впились глазами в таинственную половицу. Наследники были бельгийцы, а значит, умели мгновенно подсчитывать свои выгоды. Обменявшись шепотом несколькими словами, они условились, что ни один из них не покинет теткиной спальни. Лакея послали за плотником. Как трепетали три родственные души, когда их обладатели, склонившись над роскошным паркетом, следили за действиями мальчишки-подмастерья, вонзившего в дерево свою стамеску. Половица треснула. „Тетушка шевельнулась!“ – вскрикнул самый юный из наследников. „Нет, это просто игра света“, – отвечал самый старший, приглядывавший разом и за кладом, и за покойницей. Безутешные родственники обнаружили под паркетом, точно в том месте, куда упала головешка, некий предмет, тщательно скрытый слоем гипса. „Действуйте!..“ – сказал старший наследник. Стамеска подмастерья поддела гипс, и на свет божий явился человеческий череп, в котором – не помню уж, по каким приметам, – наследники узнали графа, скончавшегося, как было известно всему городу, на острове Ява и горячо оплаканного скорбной вдовой»[78].
77
Форматы имели определенную репутацию; так, восемнадцатая и тридцать вторая доля листа были закреплены за «Кодексами» и тому подобной продукцией; ин-октаво считался форматом, приличествующим серьезной литературе, и только в 1830-е годы в этом формате стали издавать романы. Первое издание «Физиологии брака» (как и первое издание «Физиологии вкуса» Брийа-Саварена), между прочим, тоже вышло в формате ин-октаво, демонстрирующем претензии автора на «научность».
78
Жюль Жанен в своей рецензии на «Физиологию брака», напечатанной в «Журналь де Деба» 7 февраля 1830 года, сравнил роль автора этой книги с упомянутой в анекдоте головешкой, которая показывает: «Вот здесь!» О появлении этого фрагмента в сокращенном русском переводе в 1830 году см. во вступительной статье, с. 46–48.