Увы! если на свете есть лавочницы, которые проводят дни между сальной свечкой и сахарной головой, фермерши, которые доят коров, страдалицы, которые трудятся на фабриках или, словно вьючные животные, бредут по дорогам с корзинами, мотыгами и лотками; если, к несчастью, есть на свете целая толпа пошлых созданий, для которых жизнь души, блага образования, восхитительные сердечные бури – недостижимый рай, то сочинитель Физиологии не может не отнести их всех к разряду орангутангов, пусть даже природа даровала им подъязычную кость, клювовидный отросток лопатки и тридцать два позвонка! Мы пишем эту книгу лишь для людей праздных, для тех, у кого есть время и желание любить, для богачей, приобретших в свою собственность пылкие страсти, для умов, монопольно владеющих химерами. Да будет проклято все, что не животворится мыслью! Крикнем «ракá!» и даже «ракалия» всем, кто не горяч, не юн, не красив и не страстен[111]. Таким образом мы выскажем вслух тайные чувства филантропов, умеющих читать и ездящих в карете. Разумеется, сборщик налогов, чиновник, законодатель и священник видят в наших девяти миллионах отверженных женского пола налогоплательщиц, просительниц, подданных и паству, однако человек чувствующий, философ из будуара[112], хоть и не прочь отведать булочку, испеченную этими созданиями, не включит их, как мы уже сказали, в разряд Женщин. Женщинами такой философ почитает лишь тех особ, что могут внушить любовь; достойными внимания – лишь тех особ, которым тщательное воспитание сообщило священную способность мыслить, а праздная жизнь изострила воображение; наконец, подлинно живыми – лишь тех особ, чья душа ищет в любви наслаждений не только физических, но и духовных.
Заметим, однако, что девять миллионов парий женского пола то и дело производят на свет крестьяночек, которые, по странной случайности, вырастают прекрасными, как ангелы; красотки эти поселяются в Париже и других больших городах, где иные из них в конце концов превращаются в светских дам; впрочем, на две-три тысячи этих избранниц приходятся сотни тысяч других, чей удел – быть служанками либо предаваться мерзостному разврату. Все же мы включим деревенских маркиз де Помпадур в число женской половины общества[113].
Наш первый подсчет исходит из данных статистики, согласно которым Францию населяют восемнадцать миллионов бедняков, десять миллионов людей зажиточных и два миллиона богачей.
Итак, во Франции найдется всего шесть миллионов женщин, на которых мужчины, умеющие чувствовать, обращают, обращали и будут обращать внимание.
Взглянем на это избранное общество глазами философа. Мы вправе с большой долей вероятности предположить, что супруги, прожившие бок о бок два десятка лет, могут спать спокойно, не опасаясь, что их семейный покой нарушат преступная страсть и постыдное обвинение в прелюбодеянии. Поэтому из шести миллионов женщин следует вычесть примерно два миллиона дам, которые в высшей степени любезны, ибо успели к сорока годам узнать, что такое свет, но не способны взволновать ничье сердце и, следовательно, не подлежат нашему рассмотрению. Если, несмотря на всю свою любезность, эти дамы имеют несчастье не привлекать ничьего внимания, ими овладевает скука; они посвящают себя религии, кошечкам и собачкам и не оскорбляют своими прихотями никого, кроме Господа.
Согласно подсчетам Бюро долгот[114], мы обязаны вычесть из общего числа женщин два миллиона чертовски хорошеньких маленьких девочек; постигая азы жизни, они в невинности своей играют с мальчишками, не подозревая, что юные «суплуги»[115], вызывающие сегодня их смех, завтра заставят их проливать слезы.
В результате всех предыдущих вычетов мы получаем цифру в два миллиона; какой рассудительный читатель не согласится, что на это число женщин приходится никак не меньше сотни тысяч бедняжек горбатых, некрасивых, чахоточных, рахитичных, больных, слепых, увечных, небогатых, хотя и превосходно воспитанных и по всем этим причинам остающихся в девицах, а вследствие этого ничем не оскорбляющих священные законы брака?
А разве станет кто-нибудь спорить с нами, если мы скажем, что еще четыреста тысяч девиц поступают в общину Святой Камиллы[116], делаются монахинями, сестрами милосердия, гувернантками, компаньонками и проч.? К этому священному воинству мы приплюсуем тех юных особ, что уже слишком великовозрастны, чтобы играть с мальчишками, но еще слишком молоды для того, чтобы обзавестись венками из флердоранжа; число этих барышень точно определить невозможно.
111
Ракá – от арамейского «пустой человек»; см.: Мф. 5:22. Ракалия (от
112
В этом выражении соблазнительно увидеть ироническую отсылку к книге маркиза де Сада «Философия в будуаре» (1795) – ироническую, поскольку Бальзак ведет речь о «человеке чувствующем», у героев же Сада все чувства заменяет чувственность. В романе «Златоокая девушка», называя в числе безнравственных сочинений «книгу, названную именем горничной», Бальзак прямо отсылает осведомленных читателей к другому произведению маркиза де Сада – роману «Жюстина». Заметим, что в «Мелких неприятностях супружеской жизни» горничная, в соответствии с давней литературной традицией, тоже носит имя Жюстина. О некоторых других параллелях творчества Сада и Бальзака см.:
113
Жанна-Антуанетта Пуассон (1721–1764), ставшая фавориткой Людовика XV и обязанная этому своим возвышением и, среди прочего, титулом маркизы де Помпадур, не была аристократкой по рождению: отец ее был сначала возчиком, а затем интендантом службы, снабжавшей Париж продовольствием.
114
Бюро долгот, образованное декретом от 7 мессидора III года (25 июня 1795 года), с 1797 года выпускало ежегодники, где публиковались данные из области астрономии, метеорологии и статистики, а также информация о новейших научных открытиях.
115
Подражание детскому произношению, восходящее, по-видимому, к роману Ж. – Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (1761; ч. V, письмо XIV), где маленькая девочка употребляет то же искаженное слово (в оригинале
116
На самом деле речь идет о религиозном ордене Святого Камилла, основанном во второй половине XVI века итальянским священником Камиллом де Леллисом (1550–1614) для помощи больным; во Франции община сестер Святого Камилла возникла при Империи.