Добродетель женщины зависит, возможно, исключительно от ее темперамента.
Самые добродетельные из женщин таят в себе что-то нецеломудренное.
Если умный человек питает сомнения насчет своей любовницы, это в порядке вещей, но насчет жены!.. для этого надобно быть круглым дураком.
Мужчины были бы слишком несчастны, если бы хоть на секунду вспоминали в присутствии женщин о том, что знают досконально.
Число редкостных женщин, которые, подобно девам из притчи, не дали погаснуть своим светильникам[163], всегда будет казаться поборникам добродетели и благонравия недостаточным; его необходимо вычесть из общего количества порядочных женщин, однако это утешительное вычитание делает опасность, грозящую мужьям, еще сильнее, скандал еще страшнее, а добродетель всех остальных законных супруг еще сомнительнее.
Какой муж сможет спокойно спать подле своей юной и очаровательной жены, зная, что по меньшей мере три холостяка видят в ней вожделенную добычу, причем холостяки эти, пусть даже они еще не вторглись в скромные владения супруга, убеждены, что его законная половина рано или поздно попадет в их сети, что они добьются своего либо хитростью, либо силой, что чужая жена подчинится их власти либо из страха, либо по доброй воле и что из этой борьбы они неминуемо выйдут победителями!
Ужасный итог!..
Здесь пуристы от нравственности, педанты, застегнутые на все пуговицы, упрекнут нас, пожалуй, в том, что расчеты наши чересчур безрадостны: они пожелают вступиться либо за порядочных женщин, либо за холостяков; для них мы приберегли последний аргумент.
Увеличьте, если пожелаете, число порядочных женщин и уменьшите число холостяков, все равно любовных похождений окажется больше, чем порядочных женщин, все равно нравы наши будут побуждать огромную толпу холостяков к преступлениям троякого рода.
Если холостяки блюдут целомудрие, они тем самым подтачивают свое здоровье, борясь с мучительными искушениями; какую бы блестящую будущность ни готовила им природа, они обречены безуспешно лечиться молоком в швейцарских горах и умереть от чахотки.
Если холостяки уступают законным соблазнам, они либо компрометируют порядочных женщин – что возвращает нас к теме нашего сочинения, – либо пятнают себя сношениями с пятью сотнями тысяч ужасных созданий, которых мы в первом Размышлении причислили к последней категории[164], – что в конце концов зачастую приводит их в те же швейцарские горы, где они опять-таки пьют молоко и умирают!
Неужели вас никогда не поражали так же, как и нас, изъяны нашего общественного устройства, описание которых послужит нравственным обоснованием для наших заключительных расчетов?
Средний возраст вступления в брак для мужчины – тридцать лет; средний возраст развития в его душе самых могучих страстей, самых пылких желаний, самого бурного влечения к противоположному полу – двадцать лет. Следственно, в течение десяти прекраснейших лет жизни, когда красота, юность и острый ум мужчины представляют для мужей бóльшую опасность, нежели в любую другую пору, мужчина этот не имеет возможности законно удовлетворить то неодолимое желание любить, которое пронизывает все его существо. Поскольку отрезок этот составляет одну шестую часть человеческой жизни, приходится признать, что по меньшей мере одна шестая часть общего количества мужчин, причем мужчин самых крепких и сильных, постоянно пребывает в состоянии столь же утомительном для них самих, сколь и опасном для общества.
– Отчего же их не женят? – воскликнет богомолка.
Но какой здравомыслящий отец согласится женить сына в двадцать лет?
Разве не известно, какими опасностями чреваты ранние браки? Можно подумать, что брак решительно противоречит естественным склонностям человека, – ведь он требует исключительной зрелости ума. Наконец, всем памятны слова Руссо: «Всякому мужчине нужно когда-нибудь предаться распутству. Это – дурные дрожжи, которые рано или поздно должны перебродить»[165].
Какая же мать обречет счастье дочери прихотям существа еще не перебродившего?
Впрочем, есть ли нужда оправдывать положение, господствующее во всяком обществе? Разве всякая страна, как мы уже показали, не изобилует мужчинами, которые вполне законно именуются порядочными людьми, не состоя в браке, но и не давая обета безбрачия?
– Но неужели эти люди не могут, – продолжит наша богомолка, – соблюдать воздержание, как священники?
164
Речь идет о «дочерях Ваала», о которых говорится не в первом, а во втором Размышлении (см. примеч. 55). Мужчины, имеющие с ними дело, лечатся в швейцарских горах не от чахотки, а от дурных болезней.
165
Бальзак цитирует второе предисловие к роману «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) не совсем точно; у Руссо в этом месте речь идет не о мужском, а о женском поле.