Все, что я делаю сегодня, я делаю ради милых улыбок и мягкого смеха Захры. Она обладает магнетизмом Бермудского треугольника, а я – заблудившийся самолет, отчаянно пытающийся приземлиться.
С угасанием солнца наш день постепенно подходит к концу. Мысль о том, чтобы вернуться в свой офис, вселяет в меня ужас.
– Поторопись! – кричит мне Захра. Она направляется в сторону рождественской деревни в немецком стиле, установленной в одном из уголков парка на время праздничного сезона. Дримленд пользуется преимуществами рождественских энтузиастов, как только заканчивается Хэллоуин. Может быть, это только первый день ноября, но парк не упускает возможности нажиться на праздничном настроении.
С массивными рождественскими елками, окружающими площадь, гости словно переносятся в другую страну.
– Ну же! – Она проверяет время на своем телефоне. – Мы все пропустим, если не ускорим темп. – Она ведет нас к городской площади. Я беру две чашки горячего шоколада с одной из станций и передаю одну Захре.
Она улыбается крошечным зефиринам, плавающим в верхней части чашки. – Откуда ты знаешь, что я люблю горячий шоколад?
– Потому что все любят горячий шоколад.
– Мне лучше не стоит. Мы съели практически все, что продают в Дримленде.
– Если ты будешь жаловаться на свой вес, я выколю себе глаза этой ложкой. – Я пробежался взглядом по ее телу, отмечая, как одежда облегает ее в лучшем виде. У нее есть изгибы, которые я бы с удовольствием запомнил кончиком языка и прикосновением губ. Кровь приливает к моему члену при мысленном образе Захры в моей постели, накрытой только шелковой простыней.
Ее щеки вспыхивают, когда она замечает мой пристальный взгляд. – Мой бывший называл меня толстой.
Моя челюсть сжимается до боли. Захра впервые упоминает о своем бывшем, и я хотел бы ничего о нем не слышать. – Я так понимаю, поэтому он и бывший.
– Нет. К сожалению, нет. Хотя, я должна была воспринять это как знак.
– Что у него ухудшается зрение?
Она издает грустный смешок, и я понял, что больше никогда не хочу слышать эту версию ее смеха. Странное чувство впивается мне в грудь, чтобы она почувствовала себя лучше.
– Серьезно, какой идиот будет жаловаться на то, что у женщины есть изгибы? Не для протокола, твое тело чертовски горячее.
Ее щеки превращаются в два красных пятна. – Пожалуйста, сделай вид, что я ничего не говорила.
– Почему?
– Потому что мы не должны вести этот разговор. Ты мой босс, – шепчет она, как будто кто–то может нас услышать.
Мои зубы сжимаются. – Технически я не твой босс.
– Мой контракт говорит об обратном.
– Ты подчиняешься Дженни, которая подчиняется мне.
– Ну, ты босс моего босса, что означает, что я определенно не должна упоминать о своем бывшем при тебе. Так что будь джентльменом и заткнись. Оки, спасибо!
Я хихикаю себе под нос, наклоняясь и говоря ей на ухо. – Джентльмен, это последнее, кем я хочу быть рядом с тобой.
Ее кожа покрывается мурашками. – Что ты делаешь?
– Развлекаюсь.
– Я пропустила начало апокалипсиса или что-то в этом роде?
Я слегка улыбаюсь. Ее глаза расширяются, когда она рассматривает мое лицо.
Она прочищает горло, берет мой недопитый горячий шоколад и выбрасывает чашки. К тому времени, как она возвращается, ее щеки уже потеряли румянец. Мне этого не хватает.
– Ты милая, когда волнуешься. Если бы это было… – Мой ответ прервала скандирующая толпа, отсчитывающая от десяти. – Зачем они считают?
Она сияет, глядя на меня. – Увидишь!
Толпа выкрикивает один, и начинается хаос. Дети кричат вокруг нас, а пенные снежинки дождем падают на нас. Спрятанные баллончики по всей площади обрызгивают нас всех и покрывают волосы и одежду каждого искусственным снегом. Из динамиков звучит рождественская музыка, наполняя все вокруг праздничным весельем.
Захра смеется, когда я смахиваю с плеча пену и подношу ее к глазам.
– Что это, черт возьми, такое? Я не помню, чтобы такое было здесь, когда я был ребенком. – Мои родители возили нас в эту же деревню каждый год, но я не помню, чтобы снег был частью программы.
– Они добавили его в прошлом году!
– Лучше бы это не было. – Жалкое подобие снежинки приземляется мне на нос.
Ее ухмылка расширяется, когда она встает на цыпочки и смахивает ее. – Не будь таким отставшим от жизни.
Пена льется вокруг нас, падая на ее темные волосы и одежду. Дети визжат и бегают вокруг, делая пенных ангелов на траве.
– Эти люди ведут себя так, будто никогда не видели снега.
– Это потому, что некоторые из нас его не видели! – Она смеется, поднимая глаза к небу.
– Правда?
– Да. Может быть, когда-нибудь. Она протягивает руку, чтобы собрать больше пены.
Ребенок бежит прямо на Захру, нарушая ее равновесие. Я протягиваю руку и хватаю ее, прежде чем она падает на землю. Еще один маленький демон скорости бежит прямо на нее, но я притягиваю ее к себе, прежде чем он сбивает ее с ног. Ее руки упираются мне в грудь, а ее глаза держат меня в заложниках. Она чувствует себя идеально в моих руках, и у меня возникает искушение держать ее рядом с собой, где я смогу защитить ее от всей тьмы мира, включая себя.
Я не знаю, что со мной происходит, но все, что я знаю, это то, что я очарован Захрой.
Прядь ее волос развевается на ветру, падая ей на лицо. Не задумываясь, я хватаюсь за прядь и заправляю ее за ухо. Моя кожа гудит от прикосновения, и я прижимаюсь к ее щеке, чтобы удержать момент. Ее карие глаза сверкают, несмотря на заходящее солнце.
Все вокруг нас замедляется, когда я опускаю голову. Она встречает меня на полпути, и наши губы соприкасаются. Я жаждал этого с момента нашего первого поцелуя. Наши тела сливаются воедино, словно две недостающие части головоломки.
Энергия потрескивает в местах соприкосновения наших губ, и я питаюсь ею, как отчаянный наркоман. Захра вдыхает. Пользуясь случаем, я провожу языком по ее нижней губе. Ее тело вздрагивает, когда ее пальцы впиваются когтями в ткань моего костюма.
Моя голова затуманивается, и шум вокруг нас стихает, когда Захра углубляет поцелуй. Ее язык дразнит мой, когда она обхватывает мою шею. На вкус она как мятный шоколад, и мне отчаянно хочется еще. Все мои чувства словно переключились на гипердвигатель: позвоночник покалывает, а губы требуют большего. Больше этого. Больше ее. Больше нас.
Поцелуй с Захрой – это как попадание в рай после вечности, проведенной в чистилище. Как будто я провел большую часть своей жизни в безнадежном блуждании, ожидая, что она укажет мне путь к свету. Она божественна, в ней достаточно злобы, чтобы заставить грешника вроде меня молиться в преданности.