Похороны всегда исправлялись с необыкновенным приличием в семействе Додсон: креп на шляпах никогда не был с голубым отливом; тряпки никогда не расползались по шву на большом пальце, и прислуга всегда была в шарфах. Когда кто-нибудь в семействе был в горе или болезни, все остальные посещали несчастного члена обыкновенно в одно и то же время и, не удерживаясь, высказывали самые неприятные истины, которые могло подсказать истинное родственное чувство; если сам страдалец был причиною своей болезни или своего горя, то Додсоны прямо и говорили так; это было совершенно в обычае этого семейства. Короче, оно держалось особенного предание, каково должно быть домашнее хозяйство и как должно было вести себя в обществе. Одно горькое обстоятельство, соединялось с этим превосходством, это – грустная необходимость порицать домашние приготовление, или поведение других семейств, наследовавших преданию Додсонов. Госпожа Додсон в чужих домах всегда ела сухой хлеб с чаем и отказывалась от всякого рода варений: она не полагалась на достоинство масла и думала, что все варенья прокисали от недостаточного количества сахара. Были Додсоны не совсем уродившиеся в семье, по крайней мере, менее, чем другие члены; это должно быть допущено; но, как родственники, они необходимо были лучше тех, кто не были родственниками. И замечательно, что хотя ни один из Додсонов не был доволен своим сородичем, каждый был доволен не только собою, но еще всеми Додсонами собирательно. Самый слабый член семейства, в котором, казалось, не было никакого характера, часто представлял перечень всех обычаев и преданий целого семейства; и мистрис Теливер была совершенная Додсон, хотя в очень слабой степени подобно тому, как простое пиво относится к крепкому элю: она стонала немножко в своей молодости под ярмом старших сестер и до сих пор еще иногда проливала слезы от сестриных упреков; но мистрис Теливер не подумала бы изменить семейные идеи. Она благодарила Провидение, что она была Додсон, что у нее был один ребенок, уродившийся в ее семью, по крайней мере чертами и цветом лица, пристрастием к соленому, к бобам, которых никогда не ел Теливер.
В других отношениях истинный Додсон еще не проявлялся в Томе, который также мало ценил своих родных со стороны матери, как и сама Магги, и обыкновенно убегал на целый день с большим запасом съестных припасов, если он только успевал заблаговременно узнать о приезде своих дядей и теток, из чего его тетка Глегг выводила самые мрачные заключение касательно его будущности. Магги было горько, что Том уходил всегда потихоньку, не делая ее участницею своей тайны; но, ведь, известно, что слабый пол является такою обузою в случае побега.
В среду, накануне дня, когда ожидали дядей и теток, разносились по всему дому разные аппетитные запахи, напоминавшие сдобные булки, еще не вынутые из печи, желе, пребывавшее в горячем состоянии, к которым присоединялся еще аромат подливок, так что невозможно было увлекаться слишком каким-нибудь грустным чувством: целая атмосфера была пропитана надеждою. Том и Магги делали частые нападения на кухню и, как мародеров, их убеждали удалиться на время, позволяя им уносить с собою порядочную добычу.
– Том, – сказала Магги, когда они сидели на ветках калины, убирая пирожки с вареньем: убежишь ты завтра?
– Нет, – отвечал Том медленно, оканчивая свой пирожок и посматривая на третий, который приходилось разделить между ними. – Нет, не убегу.
– Отчего же, Том? не от того ли, что Люси приедет?
– Нет, – отвечал Том, открывая свой ножик и держа его над пирожком, свеся голову на одну сторону в недоумении (это была трудная задача разделить очень неправильный полигон на две равные части). – Что мне Люси? Она девочка, в чехарду играть не может.
– Ну, так потому, что будет пьяный Кек? – сказала Магги, напрягая свое воображение и наклоняясь к Тому, которого глаза были устремлены на нож.
– Нет, глупая, он будет хорош и на другой день. Остаюсь для пудинга. Знаю, какой будет пудинг: с абрикосовым вареньем… Ай, мои пуговочки!..
За этим восклицанием ножик опустился на пирожок, который был теперь разделен пополам; но Том, по-видимому, не был доволен результатом, потому что он поглядывал сомнительно на обе половинки. Наконец, он сказал:
– Закрой глаза, Магги.
– Зачем?
– Нет тебе дела зачем. Закрой глаза, говорю я тебе.
Магги повиновалась.
– Теперь, Магги, которую хочешь половинку: правую или левую?