– Не знаю, право, как сказать сестра, – отвечала мистрис Дин, сжимая снова свои губы и посматривая на Магги критическим глазом.
– Нет, нет, – сказал мистер, Теливер: – ребенок здоров; болезни у ней нет никакой. Пшеница родится и красная и белая; есть люди, которые еще предпочитают пшеничное зерно. Но не мешало бы, Бесси, остричь волосы ребенку, чтоб они лежали поаккуратнее.
В сердце Магги готовилось страшное намерение, но его еще останавливало желание узнать от тетки Дин, оставит ли она гостить Люси. Тетка Дин редко отпускала к ним Люси. Приведя несколько причин для отказа, мистрис Дин обратилась к самой Люси.
– Люси, ведь вы сами не захотите остаться одни, без вашей матери?
– Да, маменька, пожалуйста! – сказала Люси застенчиво и краснее вся, как маргаритка.
– Прекрасно, Люси! Оставьте ее, мистрис Дин, оставьте! – сказал мистер Дин, широкоплечий, бородатый мужчина, представлявший собою тип, которого можно встретить во всех слоях общества; плешивый, с рыжими бакенбардами, широким лбом, соединяющий все признаки солидности, но не тяжелой. Вы можете встретить аристократов, подобных мистеру Дину, и также овощных торговцев и поденщиков, похожих на него; но проницательность его темных глаз была менее обыкновенна нежели его черты. Он держал крепко в своих руках серебряную табакерку и по временам потчевал из нее табаком мистера Теливера, у которого табакерка была только оправлена в серебре. Эта табакерка была подарена мистеру Дину одним из старших компаньонов фирмы, к которой он принадлежал, и в то же время он был сделан дольщиком в ней, в благодарность за его услуги, как управляющего. Ни о ком не имели такого высокого мнение в Сент-Огсе, как о мистере Дине; и многие даже полагали, что мисс Сюзан Додсон, которая прежде, все считали, сделала худшую партию, нежели другие сестры, будет разъезжать в лучшей карете и жить в лучшем доме, нежели сестра Пулет. Невозможно было сказать, как далеко пойдет человек, который запустил свою руку в такое обширное дело, каков был дом Геста и Ко. И мистрис Дин, как замечали ее короткие друзья, была довольно горда и не дала б мужу остановиться на порядочном состоянии, а будет его понукать идти все далее и далее.
– Магги, – сказала мистрис Теливер, поманив ее к себе, шепотом ей на ухо, когда вопрос о гощеньи Люси был порешен: – поди и пригладь свои волосы; ведь право стыдно. Я вам – сказала, чтоб вы не приходили сюда, не зайдя прежде к Марфе; вы это очень хорошо знали.
– Том, пойдем со мною, шепнула Магги, дернув его за рукав, когда она проходила мимо, и Том охотно последовал за нею.
– Том пойдем со мною наверх, она шепнула, когда они были за дверью: – сделай мне одну вещь перед обедом.
– Теперь нет времени играть ни в какую игру, – сказал Том, которого воображение было исключительно сосредоточено на обеде.
– О! да на это есть время. Пойдем, Том, прошу тебя.
Том последовал за Магги наверх, в комнату ее матери, и увидел, как она подошла к комоду и вынула из него большие ножницы.
– Зачем они, Магги? – сказал Том, которого любопытство теперь пробудилось.
Магги, в ответ, схватила передние локоны и отрезала их поперек лба.
– Ай, мои пуговочки! Магги, достанется тебе ужо! – воскликнул Том: – лучше не стриги более.
Большие ножницы между тем работали, пока Том говорил; он сам чувствовал, что это была такая славная кокетка: Магги выглядела уморительно.
– Том, стриги сзади, – сказала Магги, возбужденная своею собственною отважностью и желая поскорее докончить дело.
– Достанется тебе! уж я тебе говорю, – сказал Том, покачивая головою и медля приняться за работу.
– Ничего; торопись! – сказала Магги, топая ногою. Щеки ее горели румянцем.
Черные кудри были так густы! какой соблазн это был для мальчика, который испытал уже запрещенное удовольствие стричь гриву коня. Я говорю это тем, кто знает, как приятно сводить половинки ножниц чрез угрюмую массу волос. Щелк и еще щелк – и локоны падали тяжелыми косьмами на пол, и Магги стояла обстриженная, как попало, с совершенным сознанием свободы, как будто она, вышла из густого леса на открытую равнину.
– О, Магги! – сказал Том, прыгая вокруг нее и хлопая по коленям со смехом: – ай мои пуговочки! как ты чудно выглядишь! Посмотри на себя в зеркало. Ну, ты вылитый дурачок, в которого мы в школе бросали скорлупою и орехами.
Магги почувствовала неожиданное горе; она думала прежде только о своем освобождении от этих несносных волос, несносных толков про эти волосы, о торжестве над матерью и тетками; о красоте она и не заботилась; ей хотелось только одного: чтоб люди считали ее умною девочкою и не находили в ней недостатков. Но теперь, когда Том начал смеяться над нею и говорил, что она похожа на дурачка, эта проблема представилась ей в другом свете. Она посмотрела в зеркало. Том продолжал смеяться и хлопать в ладони; раскрасневшиеся щеки Магги побледнели и губы ее задрожали.