– Ведь дали вы деньги под закладную, почитай, – сказал он, да и получаете с родственника вашего пять процентов.
– Сестра! – сказал мистрис Теливер убедительно: – выпейте-ка вина и позвольте мне вам положить миндалю и изюму.
– Бесси, жалею я вас, – сказала мистрис Глег, с выражением шавки, пользующейся случаем тявкнуть на человека, у которого нет палки: – ну что тут толковать про миндаль с изюмом.
– Помилуй Господи вас, сестра Глег! не будьте так задорны, – сказала мистрис Пулет, начиная слегка прихныкивать: – у вас еще сделается удар – так вы покраснели в лице, и еще после обеда, а мы все только что сняли траур и уложили платья с крепом – право так это нехорошо между сестрами.
– Надеюсь, нехорошо, – сказала мистрис Глег. – Вот до чего мы дожили: сестра приглашает вас нарочно к себе, чтобы с вами ссориться и всячески вас порочить!
– Тише, тише Джен! будьте рассудительны, будьте рассудительны! – сказал мистер Глег.
Но, пока он говорил, мистер Теливер, который далеко не вылил своего сердца, снова расходился:
– Кто с вами ссорится? – сказал он: – это вы не оставляете людей в покое, а вечно гложете их. Никогда не стал бы я ссориться с женщиною, помни она только свое место.
– Свое место, право! завизжала мистрис Глег. – Были люди получше вас, мистер Теливер, которые лежат теперь в могиле и которые обращались со мною с большим уважением, нежели вы. Хоть и есть у меня муж, да он сидит себе и равнодушно слушает, как оскорбляет меня, кто не посмел бы этого сделать, если б одно лицо в нашем семействе не унизило себя такою партиею.
– Уж коли на то пошло, – сказал мистер Теливер, – так моя семья никак не хуже вашей, а еще получше: в ней нет по крайней мере бабы с таким проклятым характером.
– Ну! – сказала мистрис Глег, подымаясь со стула: – я не знаю, вам, может быть, приятно, мистер Глег, сидеть и слушать, как проклинают меня; но я минуты не останусь долее в этом доме. Вы можете оставаться и приехать домой в кабриолете, а я пойду пешком.
– Боже мой, Боже мой!.. – сказал мистер Глег, меланхолическим тоном, уходя за женою из комнаты.
– Мистер Теливер, как это вы можете так говорить? – сказала мистрис Теливер с слезами на глазах.
– Пусть ее идет, – сказал мистер Теливер, до того разгорячившийся, что никакие слезы уже не действовали на него: – пусть ее уходит, и чем скорее, тем лучше: в другой раз она не станет так много командовать.
– Сестра Пулет, – сказала мистрис Теливер в отчаянии: – как вы думаете: не лучше ли вам пойти за нею и уговорить ее?
– Нет, лучше уж оставьте, – сказал мистер Дин. – В другой раз вы помиритесь.
– Так пойдемте, сестры, к детям, – сказала мистрис Теливер, осушая слезы.
Это предложение было совершенно кстати. Когда женщины ушли, мистер Теливер почувствовал, как будто атмосфера очистилась от несносных мух. Ничто не было ему так к сердцу, как беседа с мистером Дином, который, по природе своих занятий, очень редко мог доставлять ему это удовольствие. Он считал мистера Дина самым сведущим человеком между своими знакомыми к тому же, язык у него был очень острый, и это было не последним достоинством в глазах, мистера Теливера, который также имел наклонность, хотя неразвитую, к остроте. И теперь, с уходом женщин, они могли приняться за свой серьезный разговор, который не станут прерывать пустяками. Они могли обменяться своими мыслями о герцоге Веллингтоне, которого поведение, в отношении католического вопроса, бросало совершенно новый свет на его характер, и говорить с пренебрежением о его ватерлооской победе; никогда он бы ее не выиграл, не будь с ним столько храбрых англичан и не подоспей во время Блюхер с пруссаками. Здесь, однако, было между ними разногласие; мистер Дин нерасположен был отдать полной справедливости пруссакам: постройка их кораблей и невыгодная операция с данцигским пивом не возвышали особенно его мнение о характере их вообще. Побитый здесь, мистер Теливер выражал свои опасение, что никогда Англия не будет опять такою великою страною, как прежде; но мистер Дин принадлежал к фирме, которой обороту постоянно возражали и, естественно, веселее смотрел на настоящее время. Он мог сообщить интересные подробности о привозе товаров, преимущественно цинку и сырых кож, которые успокаивали воображение мистера Теливера, отодвигая в более отдаленную будущность тяжелое время, когда Англия попадет в руки радикалов и папистов, и достойному человеку невозможно будет жить.
Дядя Пулет сидел и слушал, моргая, как разбирались эти важные вопросы. Он сам не пони мал политики, считая это особенным даром. По его мнению, герцог Веллингтон был человек как все люди.