Что касается Люси, то она была так же красива и так же опрятна, как и вчера: с ее платьем никогда ничего не случалось; никогда оно не беспокоило ее, так что она смотрела с жалостью и удивлением, как Магги дулась и извивалась под своею обшивкою. Магги, Конечно, оборвала бы ее, если б ее не удерживало воспоминание о вчерашнем унижении, которое она терпела из-за своих волос. Теперь она только вертелась, дулась и капризничала над карточными домиками, которые позволено им было строить в ожидании обеда: это было самое приличное занятие для мальчиков и девочек в праздничном платье. Том строил удивительные пирамиды; но Магги никак не удавалось накрыть свои домики кровлею; так всегда было во всем, что наделала Магги; и Том вывел отсюда заключение, что девочки были ни на что неспособны. Но Люси была удивительно-ловка: она обращалась так легко с картами, перебирала их так нежно, что Том восхищался ее домиками так же точно, как и своими собственными, тем более, что она его просила выучить ее. Магги также восхищалась бы домиками Люси и бросила бы свои неудачные попытки, чтоб любоваться на ее искусство без малейшей зависти, если б она так не досадовала на свою обшивку, если б Том не смеялся над нею так презрительно, когда валились ее домики, и не называл ее «глупою».
– Не смейся надо мною, Том! – сказала она сердито: – я не дура. Я знаю многое, чего ты не знаешь.
– Скажите пожалуйста, мисс горячка! Никогда я не буду таков, как ты, злющая гримасница. Люси не делает этого. Люблю Люси лучше тебя; хотел бы я, чтоб Люси была моя сестра.
– Грешно и жестоко желать этого, – сказала Магги, вскакивая поспешно с своего места на полу и опрокидывая удивительную погоду, выведенную Томом. Права, она и не думала этого сделать, но улика была против нее, и Том побледнел от злости, хотя не – сказал ничего. Он бы ее ударил, если б он не знал, что бить девочку было подло; а Том Теливер решился никогда не делать ничего подлого.
Магги стояла в недоумении и ужасе, между тем, как Том встал с рода бледный и ушел прочь от развалин своей погоды; Люси глядела молча, как котенок, переставший на минуту лакать.
– О, Том! – сказала Магги, наконец, идя навстречу ему: – я не думала опрокинуть ее, право, право, я не думала.
Том не обратил на нее внимание, но, вместо того, взял две или три горошины из своего кармана и выстрелил ими ногтем большего пальца в окошко сначала без цели, подом с желанием попасть в престарелую муху, бессмысленно гревшуюся на солнышке, совершенно наперекор всем законам природы, которая выдвинула Тома, с его горохом, на погибель этого слабого создание.
Таким-образом утро томительно тянулось для Магги, и постоянная холодность Тома во время прогулки их мешала ей наслаждаться свежим воздухом и солнечным сиянием. Он позвал Люси посмотреть на недостроенное птичье гнездо, без малейшего желание показать его Магги; он сделал ивовый хлыстик для себя и для Люси, не предлагая такого же Магги. Люси – сказала: «может быть Магги хочется хлыстика», но Том как будто не слыхал.
Вид павлина, распустившего свой хвост на заборе гумна, когда они достигли Гарум-Ферза, на время облегчил, однако ж, ее ум от всех печалей. Это было только началом великолепных диковинок, которыми они пришли любоваться в Гарум-Ферз. Вся живность на этой ферме была чудесная; здесь были хохлатые цесарки с пятнышками, фрисландские куры с перьями, завернутыми в противную сторону, гвинейские куры, ронявшие свои красивые перышки, зобатые голуби и ручная сорока, даже козел и удивительная собака на цепи, полубульдог, полуборзая, огромная, как лев; потом здесь были везде белые палисады, белые калитки, блестящие флюгера всех рисунков, дорожки, красиво выложенные камешками – все было необыкновенно в Гарум-Ферзе, и Том думал, что даже необыкновенная величина жаб была только следствием этой общей необыкновенности, отличавшей владение дяди Пулета, джентльмена фермера. Жабы, платившие ренту, естественно были поджары. Что касается дома, то он был не менее замечателен; он состоял из корпуса и двух флигелей с башнями и был покрыт ослепительною белою штукатуркою.
Дядя Пулет видел из окошка, приближение ожидаемых гостей и поспешил снять запоры и цепи с парадной двери, которая постоянно оставалась в этом осадном положении, из опасение бродяг, чтоб они не польстились на стеклянный ящик с чучелами птиц, стоявший в передней. Тетка Пулет также появилась у дверей и, как только послышался голос сестры, – сказала: