– Вот все мои деньги, – сказала она как бы извиняясь.
«Благодарю вас, миленькая мисс», – отвечал человек далеко не таким почтительным и благодарным тоном, как этого ожидала Магги, и она даже – заметила, как он улыбнулся и подмигнул своему товарищу. Она прошла мимо них поспешно; но она видела: два человека все еще стояли, вероятно, желая подметить, куда она пойдет, и услышала теперь их громкой хохот. Ей пришло вдруг в голову, не принимают ли они ее за дурочку. Том говорил ей, что она была похожа с своими обстриженными волосами на дурочку; это была слишком горестная мысль, чтобы скоро забыть все. Кроме того, на ней была одна пелеринка: очевидно, она не могла сделать выгодного впечатление на прохожих, и ей пришло в голову завернуть в поле, только по другую сторону проселка, чтобы не попасть на землю дяди Пулета. Она повернула в первую же калитку, которая была отперта, и почувствовала всю сладость уединение, пробираясь вдоль изгородью после недавней унизительной встречи. Она привыкла и не ощущала той робости, как на большой дороге. Иногда ей приходилось перелезать через высокие изгороди, но это было самое меньшее зло. Она быстро отдалялась от своих ближних и надеялась скоро завидеть по крайней мере, денмуской, или какой-нибудь пустырь; она слышала от отца, что и, не ходя далеко, непременно набредет на пустырь. Она думала так, потому что уже начинала пони мать усталость и ее одолевал голод; и пока не найдет она цыган, в виду не имелось хлеба с маслом. Солнце еще было высоко. Тетка Пулет держалась старого обычая Додсонов, и пила чай в половине пятого, так что хотя и прошло около часу, как Магги убежала, но тень еще не ложилась на поля и не напоминала ей о наступлении ночи. Она не выходила пока из богатого прихода Гарум, где много было пажитей, и где она видела одного работника и то издали. Это было, к ее счастью, во многих отношениях; работники народ невежественный и не могли понять, зачем ей нужен денлауский пустырь: а все-таки было бы лучше, если б ей встретился хотя один, который бы указал ей дорогу, не входя в дальнейшие расспросы. Наконец и зеленые поля кончились и Магги подошла к решетчатой калитке, которая выводила на проселок, с широкою полосою травы по обеим сторонам. Никогда она еще не видала такого широкого проселка и, не зная почему, она подумала теперь, что пустырь должен быть недалеко; может быть, на это навел ее осел, с путами на ногах, который спокойно кушал себе траву; она видела такого осла на денлаусском пустыре, проезжая раз с отцом в кабриолете. Она пролезла в калитку и шла теперь с новым воодушевлением, преследуемая, однако ж, видениями Аполлона, разбойника с пистолетом в руках, мигающего карлика в желтом кафтане, со ртом до ушей и другими ужасами. Бедная Магги соединяла с робостью, происходившею от особенно-деятельного воображение, отважность, которая была следствием всепоглощающего порыва. Она бросилась искать своих неизвестных сородичей, цыган, и теперь, находясь на незнакомом ей проселке, она не решилась взглянуть в сторону, боясь увидеть дьявола во образе кузнеца, в кожаном переднике, стоявшего подбоченясь и смеявшегося над нею. Сердце забилось у ней, когда ей бросилась в глаза пара голых ног, торчавших вверх возле пригорка; они показались ей чем-то сверхъестественным каким-то дьявольским наростом. Магги была слишком взволнована после первого взгляда, чтоб заметить оборванные лохмотья и черную растрепанную голову, принадлежавшие к ним. Это был заснувший мальчик; и Магги пробежала мимо него, поскорее и полегче, чтобы не разбудить его: ей не пришло в голову, что это был один из ее друзей-цыган, который, по всей вероятности, встретил бы ее радушно. Но это было так; и при следующем повороте Магги точно увидела полукруглый грязный марат, перед которым подымался голубой дым и который был для нее приютом от всех нареканий, ее преследовавших в жизни цивилизованной. Возле этого столба дыма она разглядела высокую женскую фигуру – без сомнения, цыганку-мать – в распоряжении которой был чай и сахар, и для нее самой казалось удивительным, отчего она не чувствовала еще большой радости. Но ей было странно встретить цыган на проселке, а не на пустыре; пожалуй, даже неприятно-таинственный, безграничный пустырь с песочными ямами, в которых можно было прятаться, всегда служил сценою картины цыганской жизни, рисовавшейся в воображении Магги. Она шла вперед, однако ж, не останавливаясь, утешая себя мыслью, что цыгане, вероятно, ничего не знают про юродивых и не примут ее с первого взгляда за одного из них. Очевидно, она привлекла на себя внимание: высокая фигура, оказавшаяся теперь молодою женщиною с ребенком на руках, медленно вышла ей на встречу. Магги посмотрела не без трепета на новое лицо, приближавшееся к ней, и ободряла себя мыслью, что тетка Пулет и прочие были совершенно справедливы, называя ее цыганкою; это лицо с черными блестящими глазами и длинными волосами, действительно похоже на нее, как она видела себя в зеркале перед тем, как она выстригла свои волосы.