Она приукрасила историю, которую часто рассказывала на вечеринках, решив быть естественной, действовать и говорить легко. Обычно она так и поступала в общении с другими людьми, в частности со своим последним более или менее постоянным лондонским парнем, Дэвидом Хавкинсом, агентом по продаже недвижимости в фирме Теддингтона. С Дэвидом было легко в общении.
Смотря упорно вперед, Эмма на какое-то время представила, что Дэвид сидит здесь. Когда Корби говорил, сходство с Дэвидом пропадало, да и внешне Корби мало походил на симпатичного, мягкого Дэвида. Но уловки было достаточно, чтобы продолжать разговор до конца автострады, потом в этом уже не было нужды.
Чтобы попасть на ярмарку, надо было проехать через пару городов. Было половина девятого вечера, пятница. Магазины уже закрылись, на улицах было все меньше прохожих. Эмма спросила:
– До которого часа работает ярмарка?
– До полуночи, – сказал Корби. – Мы будем там только после девяти. – Они видели огни вдалеке, похожие на северное сияние. Сначала только зарево, а затем высветились колеса, башни, надписи. Некоторые из огней взлетали яркими вспышками или кружились над «Колесом обозрения».
Они припарковали автомобиль и двинулись в толпу. Ярмарка заполняла рыночную площадь. Ларьки с посудой, каждый с аукционистом, лихорадочно сбивающим цены с мороженым и сахарной ватой.
Но главное веселье било ключом за воротами площади, в парке. Со светящихся аллей доносились музыка, радостные голоса, смех. Ярмарка переливалась всеми красками веселья. Было множество покупателей. Эмма спросила:
– Что будем делать?
«Комната страха» находилась перед ними – аляповато разрисованный скелетами и кинжалами с капающей кровью павильон, из него доносились жуткие вопли. И тут молодая кассирша при входе вдруг подпрыгнула и закричала:
– Корби!
– Смотрите, – сказала Эмма, – вас, кажется, зовут.
Блондинка с хулиганской стрижкой. Глаза слегка скошены вниз, и улыбка во все лицо.
– Корби! – Она высунулась из своей кабинки, игнорируя желающих попасть в «Комнату страха», и Корби поцеловал ее.
– Привет, Соверен, как бизнес?
– Не так уж плохо. – Она уставилась на Эмму так, как будто хотела запомнить ее черты до мелочей. – Тогда как, увидимся позже? – спросила она Корби.
– Конечно, – ответил он.
– Если вы встретитесь с ней позже, – заметила Эмма, как только они отошли, – кто отвезет меня домой?
– Это было приглашение и для вас тоже, – сказал Корби. – Приглашение на ужин.
– Умеете вы организовать себе ужин, – парировала Эмма.
– Теперь сюда, – Корби кивнул в сторону карусели, – это Спарки.
Спарки был одет в узкие джинсы и кожаную куртку, всю в заклепках. Его похожие на пух волосы торчали во все стороны. Спарки восседал на крутящейся карусельной лошадке и остановился прямо рядом с ними.
– А, старина, – приветствовал он Корби. – Это, выходит, твоя девушка?
– Я пришла прокатиться, – засмеялась Эмма.
– Катание за счет фирмы. – Спарки дружески подмигнул.
Эмма скривила лицо:
– Ну что за жизнь? Я так давно не была на ярмарке, больше десяти лет.
– Кто говорит, что сейчас – слишком поздно, куколка? – возразил Спарки. Он поднял Эмму за талию и посадил ее на ближайшую лошадку, которая проезжала мимо них. Лошадка стала подниматься вверх, и Эмма едва успела схватиться за гриву. Эмма оказалась на крутящейся карусели, которая вращалась, поднимаясь и опускаясь, и музыка играла все быстрее и быстрее. Огни ярмарки слились воедино, стали одним клубком звездной пряжи.
Спарки и Корби махали ей каждый раз, как она проносилась мимо. За ее спиной же они прекращали улыбаться – она заметила это, оглянувшись назад, – и разговаривали серьезно.
Когда карусель остановилась, она быстро соскользнула с лошадки, так как не хотела, чтобы кто-либо из них снял ее, и спросила Спарки:
– Много у вас клиентов в результате?
– Только куколки, – хитро взглянув на нее, ответил Спарки. – Ну, до скорого свидания?
– Он также приглашен на ужин? – спросила Эмма, когда они пробирались назад через толпу.
– Да.
– Он выглядел очень мрачным во время разговора с вами. – Ей не было до этого дела, но контраст между ухмылкой, с которой Спарки смотрел на нее, и выражением лица, с которым он поворачивался к Корби, был очень заметен.
– Это – мрачная жизнь, мой цветочек, – сказал Корби, – когда гаснут огни и замолкает музыка.
Эмма кивнула. Было поздно, и она вдруг задрожала, внезапно ощутив ночную прохладу.