Корби сказал:
– Если вы убежите сейчас, я буду думать, что выгляжу величественно, как призрак, и вы испугались меня.
– Не дождетесь!
Он лениво облокотился о дверной проем.
– Я знаю причину, почему вы испуганы. Боитесь, что расскажут Хардичу, что вы были в трущобах.
– Ни слова о Марке, ладно? Он не говорит о вас.
– О ком он не говорит?
– Не важно. – Скоро месяц, как она обменивается только совсем краткими репликами с Корби. Ей показалось, что она играет с огнем.
И тут он схватил ее за руку, продолжая улыбаться. Он был силен, она чувствовала силу каждого пальца. Сомнительно, сможет ли она вырваться. Во всяком случае, ей хотелось войти. Она двинулась внутрь, и он выпустил ее. Она вышла на середину комнаты. Это был теперь дом, и все же оставалась старая мельница.
Ей было жаль, что не она планировала реконструкцию, но ей был не нужен дом. У нее был дом, дом ее отца, и, возможно, будет еще серый дом.
Если бы Марк узнал, что она здесь, он бы разочаровался в ней, он увидел бы все в искаженном свете. Однако он уже должен понять, что он самый близкий, самый дорогой человек в жизни Эммы. Она могла быть любезна с другим мужчиной, но ее сердце отдано Марку.
Сейчас она не была похожа на ту девушку, которая, испугавшись, сказала: «Мой брат». Она и Марк постоянно общались. Поэтому не было причины, почему она не могла провести пять минут на старой мельнице.
Корби сказал:
– Заходите, посмотрите картину.
Он перешагивал через две железные ступеньки. Эмма следовала за ним. Здесь было светло: железные фонари, свисающие со стропил, керосиновые лампы на столах.
– Где картина? – спросила Эмма.
– На мольберте.
Эта картина отличалась от тех, которые она видела, когда была здесь раньше. Тогда цвета были темно-голубые и зеленые, пурпурные и черные.
Она сказала:
– Это не Реонский холм.
Он писал вид Реонского холма, как сказал ее отец, для весенней выставки.
– Он самый, – сказал Корби.
Она знала холм хорошо. Он был виден отсюда. Холм на горизонте. Его название упоминается в книгах по истории, потому что там проходило одно из сражений Гражданской войны.
Основания холма на картине было не видно, оно потонуло в долине. Чахлые деревья отбрасывали причудливые тени, которые, казалось, перемещались, когда вы прекращали на них смотреть. Память о давней битве витала в воздухе, и Эмма сказала:
– Дети устраивают пикники на Реонском холме. Там красиво и трава зеленая.
– Его назвали Красным Реоном после сражения, – сказал Корби.
– Это было давно, – ответила Эмма.
– Но это – все еще там. Если рыть глубоко, можно раскопать поле битвы.
– Я не хочу раскапывать поле битвы. Я люблю зеленую траву.
Она знала все об этом. Ее отец посвятил главу в книге Реонскому холму. И старую легенду, которая связана с ним, гласившую, что спустя годы после сражения лязг стали, залпы орудий, крики людей и ржание лошадей снова слышатся с холма. Говорили, что оставшиеся в живых приходили на холм и видели армии, построенные в боевом порядке, мертвых товарищей, умирающих снова, и свои воюющие тени. Старики приходили и говорили, что видят себя молодыми и не изменившимися.
Она сказала:
– Вы знаете о призраках, конечно. Я рада, что этого больше нет. Мрачная перспектива, призрачное сражение каждого двадцать пятого июля. Сочувствую людям, которые жили здесь в те дни.
– Мои симпатии – с людьми, которые сражались здесь, – сказал Корби. – Оставшиеся в живых бежали. Вообразите, как каждый год все повторялось.
– Возможно, через двадцать лет никто не узнал бы вас.
– Не верьте этому. Друзья и родственники помнили бы имя типа, опустившего свою алебарду.
Она засмеялась:
– Если бы солдаты знали, что это произойдет, они, вероятно, никогда бы не покинули поле битвы. Не ожидали такого эффекта, особенно в дни, когда не было телевидения. Самое ужасное – опять и опять повторяется, много раз.
Самое ужасное… Пока Эмма смеялась, она вспомнила Сару Хардич, стоящую у магазина и сообщающую ей о Гиллиан. Две девушки, останавливающиеся рассказать глупую шутку. Ужасное, безнадежное чувство оцепенения, с которым она побрела, спотыкаясь, в дальнюю часть магазина, подальше от них всех. «Если бы я должна была видеть, что случилось со мной снова и снова, я сошла бы с ума», – подумала она.
Ее выражение лица изменилось, и Корби отметил это. Он знал о причине бегства Эммы из дома. Ходили сплетни. Она почувствовала, как тонкий, острый скальпель Корби, словно исследует ее мозг, читает ее мысли, и сказала, слабо защищаясь:
– Не знаю, проигрывали ли вы когда-нибудь.