Он ничего не ответил. Он смотрел на нее в течение долгого времени, потом наконец сказал:
– Думаете, нет?
Конечно, и у него были потери. Дерзко было предположить, что он всегда побеждал. Независимо от того, насколько жесткий был он человек, насколько защищающий себя.
– Хорошо, – сказал он, – вы покупаете это? Живопись. Они снова дурачились. Она слегка покачала головой:
– Я люблю удобоваримые картины на моих стенах.
– Как вы думаете, а я удобоварим, чтобы жить со мной?
Она широко раскрыла глаза:
– Господин Кемпсон, что вы мне предлагаете?
– Это ваш путь вернуть мельницу.
Она осмотрелась, как если бы взвешивала за и против, прежде чем ответить:
– Не думаю, что хочу этого. Ужасно.
– Какой позор, – сказал он. – Это была моя козырная карта.
Как и ночью, когда они покупали кувшины, она почувствовала себя легко и весело. Она сказала:
– Много вы купили кувшинов за последнее время?
– Я завязал с кувшинами, – заявил он торжественно. – Какова судьба медведя Мэнди?
Она хотела подарить его маленькой племяннице Крисси, Мэнди, но забыла об этом. Она сказала:
– Все еще восседает на вершине комода рядом с тем яйцом. Слышали что-нибудь о Бет или Соверен, о них всех?
– Мы поддерживаем связь. – Было в его голосе что-то такое… Казалось, он сейчас рассмеется. Она посмотрела на него вопросительно.
Он подошел к низкому столику, дивану и стульям. Сел на диван и взял блокнот со стола. В считанные секунды, в то время как Эмма наблюдала за ним, осознавая, что он делает, подходя ближе, чтобы видеть, он набросал рисунок.
– Кто это? – спросил он.
Две головы, волосы. Одна голова с волосами как пух, другая с длинными и беспорядочно разлетающимися, с яркими, слегка безумными глазами.
– Бет и Спарки. – И это было сумасшествие. Она сидела на диване около него, подогнув под себя ноги, а он делал наброски с ярмарки, один за другим, настолько хорошие, что часто она могла назвать имя прежде, чем он нарисует половину изображения.
Он снова нарисовал Спарки, добавив медальон, который тот носил, и объяснил:
– Одна сторона означает мир, другая – войну. Голубь и орел. Плохо придется тому, кто не потрудится посмотреть на медальон и рассчитывается наличными со Спарки. Но с утра можно сразу узнать, каково его отношение к жизни сегодня.
– Хорошая идея, – приветствовала Эмма. – Мы все должны носить медальоны, чтобы было видно, с кем можно говорить, а кому хочется одиночества. – Соверен! – признала она характерный разрез глаз. – Почему ее зовут Соверен?
– Она носит кольцо с совереном. Разве вы не заметили?
– Нет.
Он сделал набросок Соверен немного большего размера – светлые волосы, которые, казалось, стрижены секатором.
– Вы не видите то, что происходит у вас под носом.
Она сказала легко:
– Такая куча всего произошла в тот вечер! Я так много увидела. Хамстер – рыжеволосый, и нос у него дергается, за это-то он получил свою кличку. Настоящий Полишинель. Бет, я предполагаю, сокращение от Элизабет.
– Бет – Мэрилин Десири. Друзья прозвали ее Бет. Узнав ее получше, вы заметите, что это ей подходит.
– Как я узнаю ее лучше?
– Мир тесен, – заметил Корби. Но Эмма в ближайшее время не собиралась на ярмарку.
Дальше Корби изобразил Кита и Крисси. Эмма с удивлением следила, как на чистом листе бумаги появляются знакомые черты. Но когда стала появляться характерная линия носа Хардичей, она сказала:
– Не знаю.
– Вы не можете определить, кто это? – Марк или Сара, имел в виду он.
– Пока не ясно.
Корби усмехнулся:
– Не волнуйтесь, это не портреты. Только кожа и кости.
Зеленая трава Реонского холма скрывала тайны истории. Она смотрела на клочки бумаги и думала, что у него получаются превосходные портреты. Сказала:
– Боже мой, ну и здорово!
Он улыбнулся:
– Вот уж не ожидал, что вы мне это скажете, мой цветочек.
– Это не относится к вашему характеру. – Она снова взяла набросок Кита и Крисси. Его стоило вставить в рамку. Да все эти рисунки можно было смело вставлять в рамки. Ей хотелось, чтобы ее отец увидел их, потому что она рассказывала ему про ярмарку и про личности оттуда. – И какой же вы цветочек имеете в виду? – спросила она требовательно.
Корби сказал тихо:
– Ну уж не пластмассовые розы, конечно.
Она могла бы не заметить этого или сказать снова: «Который же?» Но не сказала ничего, потому что кто-то постучал в дверь.
Ее будто облили холодной водой, отрезвив внезапно. Она поправила руками волосы, будто они растрепаны и их необходимо было причесать.
– Это шпион? – игриво спросил Корби.
Почему бы ей здесь не сидеть, она не чувствовала вины за собой. Улыбаясь, она ответила: – Откройте, посмотрим. Но он все еще сидел, смотря на нее.