Когда она, предаваясь таким мыслям, сидела у окна, часы пробили три… и она любовно посмотрела на них. Часы представляли собой домик красного дерева с инкрустированным желтым деревом фронтоном и двумя черными колоннами, увенчанными капителями из позолоченного металла; перед домом сидел на страже ангел, а на крыше лежал лев, оба покрытые толстым слоем позолоты. Сколько раз она вытирала пыль с этих часов! Но только сегодня, когда они стали ее собственностью, она заметила, что они очень красивые.
Она оглядела двор, где ветер вихрем кружил несколько соломинок. По ту сторону двора, прямо напротив, она стояла месяц назад у окна пекарни и смотрела на хозяйский дом, где в окнах горела ярко-красная герань; и тогда она подумала, что в сущности ей, Лизе, следует сидеть у одного из этих окон как хозяйке дома. И вот, пожалуйста! Она и вправду сидит здесь. Правда, герань давно отцвела, но тем лучше можно разглядеть хозяйку. Смотри, смотри, девчонка из пекарни! Видишь меня — меня, мадам Лизу Клаусен с Вышней мельницы… а торговцы в своих письмах будут называть меня фру Клаусен… ну что, теперь ты довольна?
Она встала, пошла в кухню, открыла дверь во двор, созвала кур и голубей, насыпала им корму. Увидев щенка, притулившегося возле колодца, она стала подзывать и его, и когда тот немного неуверенно и с опаской подошел, поставила перед ним миску с кусками хлеба и хорошей говяжьей костью — и это вовсе не из расчета, как она делала раньше, чтобы подольститься к Хансу, а из чистой благожелательности, раз уж дворняжка была теперь частью ее мельницы. Потом она прогулялась по саду, хотя единственным его украшением были несколько запоздалых астр, которые так беспощадно трепал ветер, что казалось, головки вот-вот оторвутся от стеблей. Она еще раз обошла комнаты, но ничего нового не придумала; потом она уселась на диван в гостиной.
Ей показалось, что время тянется слишком долго. Много раз она бросала взгляд на красивые часы… уж не стоят ли они?.. Минуло всего полчаса! Вообще-то она могла найти себе дело… но нет! Бог свидетель, она достаточно наработалась. Теперь настало время отдохнуть.
К сожалению, это было скучновато — отдыхать вот так, в одиночестве.
И тут она вспомнила про Йоргена.
Он тоже один там, на мельнице, ведь Ларс уехал к больной матери, а Кристиан в это время дня развозит хлеб. Йорген тоже один, но, конечно, не сидит без дела. Ветер задувает довольно сильно, как и положено в ноябре, и даже наполовину одетые парусом крылья мельницы вертятся с бешеной скоростью, так что там нужен глаз да глаз. В сущности, она с удовольствием поможет ему, это будет скорее игра, чем работа, ведь она совсем не похожа на ее обычные обязанности. Да и вообще глупо, что они оба скучают в одиночестве каждый в своем углу!
Славный Йорген! Он принимал живейшее участие в ее судьбе, и он еще не знает о том, какой в ней произошел решающий, счастливый поворот. Ничего, сейчас он услышит об этом от нее самой, и уж он-то обрадуется, тем более что в последнее время он не слишком ладит с хозяином. Йорген часто выказывал строптивость, и мельник не раз жаловался, что работник все больше и больше ленится. Наверняка у Йоргена были основания побаиваться, что ему при первой возможности откажут от места. А причиной всему было то, что в это решающее время, когда на карту было поставлено все, Лиза считала необходимым держать его на расстоянии, да и по правде говоря, так была захвачена азартом борьбы, что и сама не думала о нем. Что ж, во всяком случае сейчас она немножко утешит его; он этого вполне заслужил, он же с самого начала был ее наперсником и советчиком.
Стоит ему услышать, что теперь его хозяйка она, и все его опасения развеются, как дым, и он почувствует, что крепко сидит в седле. Она ведь давно обещала ему, что, если она станет хозяйкой в доме, он не уйдет отсюда, покуда сам не захочет.
Она зашла в свою жалкую каморку и переоделась в платье, подходящее для мельницы. Потом вытащила из ящика ошейник Енни и, несколько раз пропустив его между пальцами, словно монахиня, которая молится, перебирая четки, шаловливо надела себе на шею. Потом пошла на кухню, выманила Пилата из его любимого теплого уголка за печью. Он охотно потрусил за ней через двор. Войдя в подклеть, свернул налево, предполагая, что они несут еду работникам. Но Лиза открыла дверь на саму мельницу и остановилась, поджидая, чтобы он вошел.
Пилат оглядел ее с видом крайнего изумления: неужели девчонка не знает, что теперь он никогда не ходит на мельницу — принципиально?
— Ну что, долго мне еще ждать? Давай, поторапливайся!
Пилат потянулся, зевнул и со спокойным достоинством пошел обратно во двор, не обращая внимания на окрики Лизы. Но ей втемяшилось в голову, что сегодня она обязательно возьмет своего любимца на мельницу. Она побежала за котом. Тот не пытался улизнуть; когда она догнала его, он лег и закрыл глаза. Лиза схватила его за шкирку, подержала в воздухе, потом взяла на руки.
— Кой черт в тебя вселился, глупая животина? Ты что, еще не понял своей тупой башкой, что я хозяйская жена? Сколько раз мне это повторять? Со мной ты теперь можешь спокойно ходить куда угодно. Ты, видать, боишься Киса? Чепуха! Пускай он сам боится, как бы я не приказала его прогнать! Хотя, конечно, нам нужно, чтобы кто-то ловил мышей.
С трудом она протиснулась в дверь, которая тут же захлопнулась за ее спиной от сквозняка. Ее встретил оглушительный шум, и лестница, по которой она поднималась, дрожала. Дойдя до первого этажа, она спустила кота на пол. Вдохнув такой знакомой, но за давностью полузабытой мучной пыли, Пилат расчихался — однако это можно было только видеть, но не слышать, неистовый грохот заглушал все звуки. Кот, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке; он вертелся, выискивая лазейку, возможность убежать поверх мешков, потом с мольбой поднял свои стеклянные глаза на Лизу, которая загораживала ему дорогу, и, судя по движениям его пасти, стал жалобно мяукать. Демон явно советовал вернуться. Но своенравная ведьма не прислушалась к мудрому совету.
— Марш, глупая животина! Давай поднимайся, да поживее! — И она пнула его ногой.
И тут с котом произошла внезапная перемена: шерсть его встала дыбом, как будто сквозь него пропустили электрический разряд, он выгнул спину и яростно фыркнул на Лизу. Она так громко вскрикнула, пораженная и испуганная внезапным превращением своего любимца в дикого зверя, что даже услышала себя; еще немного — и она бы повернулась и бросилась вниз по лестнице. По ее спине побежали мурашки, вряд ли вызванные только страхом перед животным, и она и в самом деле подумала отказаться от посещения мельницы.
Но Пилат с этой вспышкой строптивости словно бы превратился вновь из домашнего кота в мельничного, и теперь он без видимой причины повернулся и большими прыжками бросился вверх по лестнице.
Лиза с бьющимся сердцем последовала за ним.
Здесь стоял невероятный шум. Что-то гремело и громыхало, дребезжало и скрипело, трещало, жужжало и свистело; к этому добавлялось еще и глухое шипение, словно бы от подземного водопада, а сверху — шелест и возня, как будто там огромная птица билась крыльями о прутья клетки, чтобы вылететь на волю. И все это проникало в уши с тем большей силой, что глаз не видел почти никакого движения. Только четыре из шести мощных стояков, уходивших в потолок, сотрясались, с такой бешеной скоростью вращаясь вокруг своей оси, что их очертания теряли четкость, и они казались столбами из воздуха, а от сучков в дереве распространялись маленькие светлые кружочки.
Не меньше минуты Лиза, ошеломленная, оцепенев, стояла у лестницы. Потом сделала несколько шагов вперед и только тут обнаружила Йоргена, который сидел на мешке, согнувшись и опустив голову на руки.
Он не заметил, как она подошла к нему, и не пошевельнулся, даже когда она окликнула его. Тогда она наклонилась к нему и позвонила серебряным колокольчиком в самое ухо. Разбуженный ее прикосновением, он вскочил.
— А, Лиза… Я было подумал, никак это хозяин. Он вечно за мной следит.
Она расслышала только слово «хозяин».
— Благоверный мой уехал, — закричала она.