Выбрать главу

Эй! Да не сама ли это Дракониха идет по двору усадьбы? Взгляни, взгляни на меня, мадам Андерсен! Подойди же, поцелуй мне ручку, мы с тобой всегда так любили друг друга, а теперь я тоже, так сказать, член семьи!

Да, она была членом семьи, и потому все, что она видела, радовало ее глаз — славная мадам Андерсен не может жить вечно, а Дракон от обжорства скоро лопнет. Тогда наследником станет ее пасынок, а если он слабым здоровьем пошел в мать… о том, чтобы он не женился слишком рано, позаботится она, Лиза… ха, может случиться, что ее собственное потомство станет хозяйствовать в Драконовом дворе.

Чрезвычайно довольная этим обзором реальных и возможных владений — уже достигнутая цель вела к новым, еще более великим целям, — Лиза повернула голову и стала смотреть на север, стараясь заглянуть так далеко, как только возможно, и для этого нагнувшись: она увидела кусочек леса, большую часть которого заслонял шатер, но ей и этого было достаточно — там наверняка теперь, в этот предвечерний час, звучит тщетный зов: «Енни, Енни, Енни…» Вот бы иметь такие длинные уши, чтобы услышать его! Как было бы забавно послушать. Вот бы самой оказаться сейчас там, где дорога к дому лесного сторожа серой ниткой уходит в красноватую чащобу. Оттуда вдруг выскользнула черная точка, наверное, повозка об одну лошадь. И это навело Лизу на мысль о ее дорогом мельнике, который где-то тоже вот так колесит в повозке об одну лошадь. Впрочем, что за чепуха! Он давно в городе — возможно, разрешение на брак уже у него в кармане.

Она гордо улыбнулась, перевела взгляд дальше — и чуточку правее — и стала вглядываться еще пристальнее; она явно искала глазами что-то определенное и что-то далекое. И так как сидя она находилась недостаточно высоко, чтобы высмотреть свою цель, она осторожно поднялась. Одной рукой она держалась за проем шатра, куда ей пришлось втиснуться до пояса, чтобы поместиться; и, поддерживаемая Йоргеном, обхватившим ее за талию, стояла теперь во весь рост на балке, и перед ней открывался вид на широкие однообразные просторы, на бесконечную равнину острова, которую вдруг залил золотисто-алый поток света. Ибо именно в это мгновение совсем низко, у самого горизонта, выступило солнце и послало свои лучи вверх, и вышитое серым по серому покрывало тумана внезапно растворилось и превратилось в оранжевые облака, которые быстро проплывали мимо и друг над другом на фоне нежно-голубого неба. Внизу на равнине освещенные верхушки голых тополей теперь отливали желтым и сливались в единую поросль, откуда там и сям проглядывал то крестьянский дом, то приземистая церковная башня, а кое-где вспыхивали пурпуром облетевшие буки. Но Лизин взгляд не потерялся в этой красивой вечерней картине, он переходил с одного на другое в поисках чего-то определенного, и великолепный закат был кстати лишь потому, что помогал найти то, к чему она стремилась. Без этого света она едва ли могла бы различить церковь там, сбоку от мельницы; вот, вот: две рощи, одна из совсем невысоких деревьев, лишь одно высокое торчит как раз посередине! Между рощицами только такой острый взгляд, как у Лизы, мог различить несколько разбросанных березок: там находилась усадьба «Вересняк». Лачуга была, разумеется, слишком мала, и ее нельзя было разглядеть, и Лизе вовсе не хотелось, чтобы она была более заметной. Тщательно сопоставляя приметы, Лиза определила ее местоположение: вот здесь, она могла бы воткнуть сюда булавку. Да, низеньким и жалким был ее отчий дом и находился далеко. Она проделала длинный путь и высоко залетела — она, Пострельщикова Лиза! И как человек, шедший целый день пешком, она утомилась. За последнюю неделю у нее накопилась усталость, и теперь непреодолимая лень разлилась по всему ее телу. Но она странным образом соединялась с внутренним беспокойством, которое то пробегало по жилам как огонь, то скользило по коже влажным холодом лихорадки, а часто бросалось в голову, и она начинала кружиться — в особенности теперь, когда Лиза стояла так высоко. И головокружение потянуло ее упасть — не вперед, в бездну, а — гораздо благоразумнее — назад, в объятия Йоргена.

Но, падая, она повернула голову, и взгляд ее скользнул по дороге, ведущей из леса к мельнице. Она опять увидела там черную точку, которая, приблизившись, действительно оказалась повозкой об одну лошадь, и смутная тень омрачила радостный настрой Лизы, ей стало не по себе, более того, она испугалась, — как часто бывает с нервными людьми при виде подползающего к ним насекомого.

Однако поведение Йоргена быстро отвлекло ее внимание.

Этот честный работник, хоть и начитался романтических бредней, не поднимался, в отличие от своей дамы сердца, до того, чтобы связывать с видом на окрестности столь далеко идущие и глубокие мысли, и ему было бы ужасно скучно, если бы перед его глазами был всего лишь пейзаж, а не человеческая фигурка на нем, и это в буквальном смысле, потому что ему приходилось держать Лизу за талию, чтобы она не потеряла равновесие; и, поскольку места было очень мало, он стоял на коленях, зажатый между нею и краем проема — неудобная, но при его настроении очень приятная поза, которая напоминала ему йомфру Метте и Яльмара у бойницы башни в Хольмборге, откуда они смотрели, как рыжебородый рыцарь уезжает в поход, желая, чтобы он подольше не возвращался.

Теперь, когда человеческая фигурка вырвалась из картины и превратилась в живую женщину у него в объятиях, он смело спрыгнул на пол с нею на руках, не обращая внимания на ее крики и ее жалобу, что подпушка на платье запачкалась об черную смазку оси. Столь же мало внимания он обратил на Лизину просьбу опустить ее на пол; стоя посреди тесного помещения между осью, колесом и тормозной балкой, он баюкал девушку на руках и нежно прижимал к груди.

— Что ты себе позволяешь, нахал! — кричала Лиза. — Разве можно так вести себя со своей хозяйкой?

— Да, думаю, что можно, и ты тоже так думаешь.

— Не смей мне дерзить!

Она взлохматила его кудрявую шевелюру.

— А что ты мне дашь, если я докажу тебе это?

— По морде я дам тебе в любом случае… Ну, так что ты имеешь в виду?

— Помнишь, я сказал тебе однажды, чтобы ты не задирала нос и не строила из себя недотрогу, ты пока еще не мельничиха. А ты улыбнулась — как ты иногда умеешь, своей хитрой улыбочкой, и ответила: в том-то и дело.

Лиза лукаво улыбнулась и сейчас.

— Тебе нельзя говорить ничего толкового. Ты слишком хорошо все запоминаешь.

— Об этом надо было думать раньше. Но ты говорила мне и многое другое, очень толковое, о том, что будет, когда ты, наконец, станешь мельничихой.

— Заткнись же наконец!

— Например, ты говорила…

— Нет, нет! я не хочу слушать! — И она зажала уши руками.

— Ты сказала: нам будет так хорошо вместе — нам вдвоем.

— Нет, негодяй, грязное животное!.. А теперь опусти меня на пол, ты же не понесешь меня вниз по лестнице…

— А почему бы нет?

— Отпусти! Слышишь? А то я по-настоящему рассержусь.

— А, так, значит, до сих пор ты сердилась не по-настоящему?

— Чепуха!.. Слышишь, что тебе говорят?

Он поставил ее на пол по другую сторону от тормозной балки, не преминув взять плату в виде парочки смачных поцелуев.

— Ну ладно, пошли вниз, — сказала Лиза.

Она совсем забыла, что собиралась побывать на самом верху и посмотреть, как поворачивается шатер. Йорген-то помнил, однако не имел ни малейшего желания покидать ее.

Йорген спустился на несколько ступенек по лестнице, но тут Лиза вскрикнула, и он обернулся. Оказалось, что ее платье зацепилось за сучок тормозной балки.

— Чертово бревно! — пробормотала она.

В ее движении, когда она нагнулась отцепить платье, было что-то неопределимое словами, отчего Йорген, до сих пор лишь слегка хмельной, вдруг почувствовал себя пьяным до бесчувствия. Он взбежал обратно по лестнице, оба бросились на верхнюю ступеньку, — Йорген так ударился о тормозную балку, что у него потемнело в глазах, но продолжал крепко обнимать Лизу. Она отталкивала его вытянутыми руками и смотрела на него диким и боязливым взглядом.