Он поднял голову: кажется, до него снова донесся этот звук, страшный, легкий, но звонкий, эта капель, отчетливо слышная, несмотря на окружающий шум. А что это белое, там, слева, куда он не решался глядеть, так странно, крадучись, движется по кругу? Неужели Пилат?..
Мельник взял лампу, встал и сделал несколько шагов. Да, это был Пилат. Он крался по кругу, время от времени поднимая голову и глаза и разевая пасть.
На полу лежала небольшая деревянная колода, раньше мельник нечаянно ударился об нее ногой. Теперь он поднял ее и бросил в кота, но не попал. И животное — если это действительно было животное, — мельник полагал, что это, скорее, дух в обличье животного, — так вот, Пилат не обратил никакого внимания на метательный снаряд, а продолжал крадучись двигаться по кругу.
А центром этого круга было большое темное пятно. Что это такое?.. Вот снова упала капля, и одновременно в темном пятне произошло какое-то движение и что-то блеснуло, словно подмигнул глаз.
Лампа выпала из дрожащей руки мельника и погасла.
…Ему казалось, что прошла целая вечность, а лесничий все не возвращался. Не то чтобы мельник с нетерпением ждал сообщения друга, он и так был уверен, что оба мертвы. Но это было ужасно, как если бы он уже очутился в аду, ужасно стоять здесь в темноте, лишь скупо освещенной лунным светом, отражающимся от мешков, в этом грохоте и скрипе, который, однако же, не заглушал легкого звука падающих капель — стоять и считать, сколько капель упадет до прихода лесничего — вот еще одна — и еще одна!..
Наконец, наверху забрезжил огонек. Он становился все ярче.
Мельник быстро сообразил, что, когда он услышит о двух жертвах, ему надо притвориться ошеломленным и испуганным, иначе у лесничего могут возникнуть подозрения.
Это, конечно, был он, лесничий. Он подошел к другу.
Мельник не смел посмотреть ему в лицо. И его бегающий взгляд рассеянно остановился на предмете, который свисал из руки лесничего и ярко сверкал в свете лампы. Смутно и как бы во сне ему показалось, что он уже видел эту вещицу, и он стал с усилием припоминать, что же это такое.
Лесничий куда-то поставил лампу. Теперь он стоял прямо перед другом. Одну руку он положил Якобу на плечо, в другой небрежно держал загадочный предмет, который, поблескивая, качался туда-сюда.
Теперь мельник узнал его: это был ошейник Енни.
— Якоб! — раздался голос лесничего, — погибли двое — их раздавило тормозной балкой. Это Йорген и Лиза.
— Господи, спаси и помилуй, — прошептал мельник.
Может быть, он и не сумел изобразить, что страшная весть застигла его врасплох. Но на него смотрели не очень наблюдательные глаза.
— Они совокуплялись во грехе, — сказал лесничий.
КНИГА ПЯТАЯ
I
В маленькой гостиной мельника, в окна которой, выходящие в сад, бодро светило весеннее солнце, сидели Якоб и лесничий — последний на почетном месте на диване, а мельник прямо перед ним, по другую сторону круглого стола.
Лесничий приехал для того, чтобы наконец-то вручить другу счастливо завершенное творение своих рук — жардиньерку. Это великолепное изделие стояло теперь у окна и само по себе выглядело по-весеннему, хотя пока еще без зелени и цветов, но блестевшее свежим лаком, как почка каштана, готовая вот — вот распуститься. Мельник долго и искренне восхищался подарком, но эта тема была исчерпана.
Они курили в ожидании кофе.
— Вот в это самое время год назад умерла Кристина, — заметил лесничий.
— Да, сегодня как раз годовщина, — вздохнув, ответил мельник.
Лесничий тактично занялся своей сигарой, мельник покусывал кончик трубки.
— Хм-м… Знаешь что, Якоб, не пора ли тебе подумать о том, чтобы второй раз жениться?
Он украдкой поглядел на друга, но уловить выражение его лица было трудно, потому что мельник сидел спиной к свету, между двумя окнами; кроме того, голова его была окутана клубами дыма и клонилась вперед, — он и всегда-то немного сутулился, а в последнее время голова его как будто отяжелела, под стать настроению; да и неудивительно! Тем более надо было помочь ему распрямиться и снова поднять глаза к ясному небу Господню.
Помолчав, мельник ответил:
— Ну да… что касается этого… времени прошло достаточно… и теперь, конечно, можно об этом подумать.
Обычно прямой и немного самоуверенный лесничий был в замешательстве. Он попытался затянуться погасшей сигарой, чиркнул спичкой и закурил ее снова, а сам в это время размышлял, с какой стороны подойти, как понять и преодолеть сомнения друга. Он уже собрался было снова заговорить, но тут что-то пронзительно задребезжало. Лесничий вздрогнул.
Мельник встал и прошел в угол между окном и входной дверью, где, как только теперь заметил лесничий, висел телефон.
— Алло!.. Да, это я… Кто говорит?
В облике мельника произошла внезапная перемена, и телефонная трубка задрожала у него в руке. Вообще-то не похоже было, что разговор давал повод для таких переживаний: речь шла о торговой сделке, и к тому же, по-видимому, все решалось в пользу мельника. Лесничий заметил, что, отвечая, мельник раскачивал бедрами, а слушая, останавливался, и только рука его дрожала. Через несколько минут мельник попрощался и повесил трубку и теперь снова сидел напротив своего гостя и опять раскуривал трубку. Он был бледен.
— Это что-то новенькое — телефон на мельнице, — заметил лесничий, который счел разумным отклониться на более безразличную и будничную тему, чтобы потом, может быть, обходным путем внезапно вернуться к главному вопросу, явно немного пугавшему мельника, — да и самому лесничему было неприятно к нему возвращаться. Ведь не так-то просто как бы навязывать другу в жены собственную сестру; но сделать это все равно было необходимо — для блага самого же Якоба.
Мельник отвечал ему как будто с трудом, он теперь всегда, даже беседуя с другом, говорил так, словно ему требовалось усилие, чтобы собраться с мыслями. Да, он считает, что нужно идти в ногу со временем, к тому же это такое умственное изобретение — и вот, он решился его завести.
Лесничий предположил, что это дорогое удовольствие.
— Да, конечно… само собой… пришлось-таки раскошелиться. Но я думаю, что со временем это окупится. Видишь ли, Вильхельм… с его помощью можно избежать множества недоразумений и ненужной траты времени, да и издержек тоже. Вот, например, сейчас я говорил с зерноторговцем из Стуббекёбинга. И это как раз тот самый, к которому я ехал тогда… когда вечером произошел этот случай на мельнице. Часов в одиннадцать я поехал в город, чтобы заключить с ним сделку… помнишь, на обратном пути я еще тогда завернул к вам… я говорил с тобой в лесу, где вы валили деревья… потому что по дороге я узнал, что он уехал на Богё и вернется домой только на следующий вечер… И сейчас, когда я говорил с ним, мне пришло в голову: будь у меня тогда телефон, я бы сначала узнал, на месте ли зерноторговец, да и вообще дело можно было бы обговорить по телефону… и всего этого не произошло бы.
Мельник больше не курил. Он держал трубку между колен и в который раз перебирал в уме бесчисленное количество мелочей, которые, каждая независимо от других, сплелись в одну цепь для того, чтобы это произошло… и с другой стороны, для того, чтобы никто не узнал правды; например, если бы в тот день он застал пастора дома и объявил о своей женитьбе на Лизе, он бы пропал. И он чувствовал, — как и всегда при подобных размышлениях, — что ему помогала какая-то демоническая сила, злой рок, который рассчитал и устроил для него все до мелочей. Он помнил теперь совершенно точно, что еще в сентябре собирался поставить себе телефон. Найдись у него лишние полсотни крон, он бы непременно это сделал. А то, что у него не оказалось этих денег, зависело от цен на зерно, а цены в свою очередь зависели от погоды за год до этого — еще при жизни Кристины! — и от того, что на юге России была пущена новая железная дорога; он вдруг вспомнил, что в свое время читал об этом в газете. Так что не будь дорога достроена — и от чего только это могло зависеть?.. Он непроизвольно обхватил руками голову: перед глазами у него все плыло, и он испугался… Но если бы… что тогда? Тогда бы этого не случилось, он женился бы на Лизе, которая изменяла бы ему и вообще была дурным человеком — это тоже было бы несчастьем, и сейчас он не мог бы сказать, какое хуже. Вот только совесть его тогда была бы спокойна. Она не нашептывала бы ему днем и ночью, что он убийца, который на самом деле должен был бы попасть в руки палача или сидеть в тюрьме.