Мельник отхлебнул и непроизвольно скорчил гримасу. Это был не Лизин кофе. Кристина тоже не умела приготовить хороший кофе — как ни странно, Лиза единственная смогла ему угодить. И не без гордости за нее он вспомнил, как капеллан однажды сказал, что кофе у мельника лучше, чем в пасторской усадьбе. Сумеет ли Ханна варить ему такой же вкусный кофе? Он с горькой улыбкой посмотрел на лесничего, предполагая, что и он обратил внимание на то, что пьет бурду вместо прекрасного напитка, которым угощали его здесь раньше. Но тот, не будучи столь изощренным ценителем кофе, с удовольствием прихлебывал из своей чашки, обсасывал сливочную пенку с усов и от всего сердца улыбался в ответ на улыбку мельника. И, наливая себе вторую чашку, с решительным кивком возобновил прерванный разговор:
— Как я уже сказал, насчет этого не сомневайся, Якоб.
— Ну да, конечно. Хм-м… Но видишь ли, есть еще одна причина: эта мельница стала не слишком подходящим местом, чтобы молодая девушка могла войти сюда хозяйкой.
— Что за вздор!
— Нет, это правда, Вильхельм, это правда, — сказал мельник, с серьезным видом покачав головой. — Я думаю, что в скором времени сумею продать ее за свою цену, хотя пока мне это не удавалось. Я не так богат, чтобы сбыть ее с рук по дешевке, иначе, Бог свидетель, давно уже моей ноги бы здесь не было.
— Но, милый Якоб, до тех пор может пройти несколько месяцев, а то и больше, и как раз в это тяжелое время тебе нужна Ханна, она будет тебе поддержкой.
— Нет, нет, ты не знаешь, в чем дело, иначе сам бы не пустил ее… Лишь когда я смогу привести ее на новую мельницу, где не будет… Вильхельм, ты веришь в привидения?
Лесничий непроизвольно вздрогнул, ошарашенный вопросом.
— Как тебе сказать, я-то сам никогда их не видел, но допускаю, что эта нечисть встречается.
Мельник всем телом перегнулся через стол и прошептал:
— На мельнице завелись привидения.
— Что-о?
— Да и неудивительно, после того, что там произошло. Где же еще и водиться привидениям, если не там? Я все время этого ждал. Я ведь велел настелить новые доски на размольном этаже, но все время ждал, что на них снова выступят пятна крови. Я слышал такую историю. Мой дядя был на острове Фюн, и там в одной господской усадьбе произошло убийство. В той комнате перестилали полы много раз, однако пятна крови всегда снова выступали.
— И тут тоже выступили пятна крови?
Мельник чуть ли не с презрением покачал головой.
— Но когда же появились привидения?
— Сразу. Началось с кота.
— С Пилата?
— Ну да… Ты, верно, знаешь, что Пилат никогда не ходил на мельницу. Но в тот вечер он был там… да ты же и сам его видел… И что бы ты думал, с тех пор он так и не ушел с мельницы. Может быть, раз-другой побывал на кухне или ненадолго выходил во двор… не слишком удаляясь от мельницы. Но живет он с того вечера на мельнице, а мельничному коту, Кису, пришлось уйти.
— Наверное, новая служанка меньше нравится ему, чем Лиза, а на мельнице он чувствует себя как дома еще с прежних времен.
Мельник иронически улыбнулся.
— Точь-в-точь так я ответил Кристиану; тот сразу сказал, что с котом дело нечисто. Каждый вечер Пилат поднимается на размольный этаж и ходит и ходит по кругу… в одном и том же месте… у лестницы, — как, помнишь, он ходил в тот вечер, и еще он смотрит вверх и мяукает.
— Хм-м. Да, конечно, это удивительно. Но, может быть, такая жалкая тварь тоже способна помешаться, как мы. Мне случалось пристрелить оленя, потому что он впал в бешенство… и у собак бывает водобоязнь.
Мельник снова улыбнулся с видом превосходства, подвинул свой стул так, чтобы сидеть рядом с лесничим, вытянул вперед указательный палец и прошептал:
— Там капает.
— Что-что?
— Там слышен стук капель-там, на размольном этаже.
— Ты сам слышал?
— Нет, я не слышал. Но сегодня утром ко мне пришел Кристиан и рассказал. Он был вне себя и заявил, что не останется на мельнице. Мало того, что в кота вселился дьявол, так еще этот стук капель, хотя на самом деле никаких капель нет, — это, мол, уж слишком… Я обещал ему сегодня вечером, в то самое время, когда он слышал капли, подняться к нему наверх… Мне не очень по душе ходить на мельницу, когда стемнеет, но уж придется потерпеть.
— Хм-м. Вот какие дела… да, не весело. А сами-то они не появляются… я хочу сказать, ты не видел кого-нибудь из них?
— Слава Богу, нет! Я их не видел, но это еще впереди… и это тоже… Так что, сам понимаешь, на моей мельнице не место для твоей сестры и ты не пошлешь ее сюда.
Лесничий поднялся, мельник тоже встал.
— Послушай, Якоб! Плохо же ты знаешь мою сестру, если думаешь, что она побоится встречи с нечистой силой и привидениями, когда долг призывает ее быть утешением и опорой для того, кого она выбрала себе в мужья. Куда бы ни шла Ханна, она идет с Богом, и потому идет спокойно и охотно, и я думаю, что здесь она нужна. Так что ради нее не надо откладывать женитьбу до тех пор, пока ты продашь мельницу Подумай об этом.
И он протянул другу руку на прощанье.
Мельник схватил ее и крепко пожал.
— Спасибо тебе! Я рад это слышать и… возможно, я действительно… да, я обязательно подумаю об этом… обязательно.
Он пошел с другом в конюшню и помог запрячь двух пони. При этом он не мог не вспомнить Ханну, которая у себя в конюшне резвилась с маленькими лошадками. А Мишка сорвал с нее шапку. Как весело смеялись они оба! Он, мельник, больше никогда не будет так смеяться — и, возможно, она тоже. Здесь, на мельнице, она забудет свой радостный смех.
— Счастливо, Вильхельм! Спасибо тебе за красивый столик… и за все. Сердечный привет Ханне.
Мельник вышел на дорогу и долго смотрел вслед коляске, которая в белом облаке пыли катила к лесу. Лес светился свежей весенней зеленью. Теплый, но довольно сильный ветер развевал волосы мельника, тополя шелестели, с неба доносились трели жаворонка, невидного в ослепительных солнечных лучах, так что казалось — это поет само небо; и ярче, чем трава, зеленела невысокая озимь, по которой временами проходили волны — так нервно вздрагивает от наслаждения молодая жизнерадостная человеческая плоть.
Мельник заслонил глаза ладонью. Теперь коляска превратилась в точку, которая вот-вот исчезнет в светло-зеленой массе листвы, как раз в том месте, где ее разделяла полоска тени. А где-то там, глубоко в лесу, спрятавшись в нем, жила Ханна, которую мельник давно уже не видел.
Неужели он и в самом деле заберет ее оттуда? Имеет ли он на это право?
Песнь жаворонка постепенно замирала, как будто солнечный луч мало-помалу втягивал ее в себя. Но почти над самой головой у мельника неизменно звучало жужжание мельничных крыльев, которые сейчас — после недолгого периода бездействия — снова работали. Полностью обтянутые парусами, они вертелись на не слишком сильном весеннем ветру с неким радостным и удовлетворенным спокойствием, без спешки и напряжения. И на вид в них тоже было что-то весеннее и праздничное: паруса были новые и сверкали белизной в солнечных лучах. Эта была не та черная, исхлестанная непогодой ткань, которую тогда трепала ноябрьская буря, не та ткань, которая щелкала и полоскалась, когда он поворачивал крылья против ветра. Однако черные махи, защитная дрань и иглицы, чьи прямоугольные силуэты просвечивали на солнце сквозь белую парусину, были те же самые, они участвовали в том событии, они помнили все: как им вдруг стало трудно вертеться, как они с нетерпением ждали, чтобы их повернули по ветру, который дул в них под углом и подбадривал возгласом «Дальше, дальше!», а они были не в силах повернуться, остановились на полпути с севера на восток и больше не могли двинуться.