– Озем?! – с негодованием выдохнул Род. – Ты по какому праву здесь?! Иль память отшибло, что удел твой – подземелья, где вечно тебе и пребывать должно?!
Тот противно захихикал, потер костлявые пальцы с длинными загнутыми ногтями и, кривляясь, ответил:
– Так ведь только что воля твоя была объявлена. Всем без исключения в празднествах участвовать. Эта птичка голосистая так громко вопила, что приглашение и до нашего мира дошло. Не смог удержаться, чтобы лично не явиться. От всех нас за щедрость тебя поблагодарить.
И он отвесил шутовской поклон.
Род сдвинул брови и произнес:
– Расслышал-таки! Всегда твоему слуху дивился, твоей способности улавливать то, что тебе не предназначено.
– На том и стоим, – скривился в ухмылке Озем. – Подслушать, подсмотреть да себе на пользу обернуть. От тебя-то благ не дождешься!
В горле Рарог раздалось возмущенное клокотание, а перья на нем вздыбились и полыхнули яростным пламенем. Она грозно защелкала хищным клювом, намереваясь покарать нечестивца и вогнать его назад в бездонный провал.
Озем предостерегающе вскинул руку и, обратившись к Роду, сказал:
– Угомони ее! Неужто ты отступишься от своего решения? Никаких оговорок не прозвучало. Все, так все. Представляешь, как стыдно из века в век будет слышать твоему сыну, что его великий отец однажды нарушил слово?
Род нахмурился, в его глазах начал загораться гнев. Стараясь сдерживаться, он произнес:
– Ты, Озем, как никто другой, знаешь мое величие, мою мощь. Стоит мне только захотеть, и меньше чем через миг никто и не вспомнит о предыдущем объявлении. А потом будет озвучено новое, с оговорками. Вот тогда Рарог за допущенную дерзость и вгонит тебя на дно твоего подземного царства. Ну, как тебе такое решение?
Озем невольно съежился, сгорбился и втянул голову в плечи. Род победно хмыкнул и обернулся к жене. При этом его взгляд снова задержался на лучезарном младенце. Суровые складки между бровей моментально разгладились, а внешние края глаз пошли сеточкой ласкового и горделивого прищура. Он благодушно откинулся на зеленеющую свежестью спинку своего трона и заключил:
– Ладно, решение менять не буду. Пусть все миры чтут первенца. Допускаю вас к гуляньям. Но помните, зла не чинить, не пакостить. С наступлением срока – безоговорочно обратно. Иначе …
– Что ты, что ты! Ни-ни! – с явным облегчением замахал руками Озем и с гулким хохотом канул в бездну обрадовать нечисть, что с завтрашнего дня из года в год ей разрешается по сроку пребывать на земле.
Случилось это в канун двадцать пятого числа зимнего месяца Студеня в незапамятные времена.
Глава I
Замерший прыжок, чарующее журчание и лик Числобога
Ах, какое же это все-таки замечательное время, зимние каникулы! С морозцем, с ярким солнцем, разливающим щедрое золото и серебро по бескрайним белым просторам! Пока еще не рассвело, дворники начинают вжикать широкими деревянными лопатами, тщательно разгребая пышный покров и торя многочисленные дорожки и тропки. Отваленного снега скапливается столько, что проходя вдоль улиц, невольно ощущаешь себя в бесконечном сказочном коридоре с высокими стенами по бокам. Особенно это чувствуется здесь, в усеянной невеликими домиками старой части города, которая издревле именуется Посадом. Скоро Новый год, главная радость этого замечательного периода заслуженного безделья. Накануне вечером папа привез елку и установил ее посредине большой комнаты бабушкиного дома, которую та по старинке называет «зала». От нее, отогревшейся после холодов, по всему дому растекался духмяный смолистый аромат.
Катя стояла в проеме широко распахнутых двустворчатых дверей и не сводила глаз с зеленой красавицы. Солнечные лучи оживленно толкались с другой стороны окон, точно пытались отыскать в морозных узорах стекол проталинки, чтобы беспрепятственно любоваться этим чудом. А заодно позвать девочку на улицу в бушующий пронзительным светом праздник полудня.
«Пожалуй, выходить пора, – подумала Катя. – Вечером насмотрюсь, когда наряжать станем».
Она надела куртку, подхватила сумку с коньками и, миновав двор, выбежала за ворота. Стоящая напротив церковь Николы-Зимнего-на-Посадьях ослепительно белела стенами на фоне бездонной небесной синевы. Как праздничный торт, щедро обсыпанный сахарной пудрой и политый аппетитной глазурью. Взбегающие к маковкам ряды кокошников придавали ей удивительную воздушность, будто были пирожными безе. Пройдя вторую половину дома и примыкающий к ней флигель, девочка свернула в Арбатку и двинулась в сторону «Пяти углов». Так местные жители нарекли небольшую площадь, от которой лучами расходились пять улиц. Раньше, в пору бабушкиной юности, она звалась «Молочная». Кате всякий раз почему-то представлялось, что из нее, напоминавшей по форме круглое озерцо, и впрямь вытекали молочные реки. Тогда же бытовало и другое название, неофициальное: Шевлягинская. Потому, что в центре располагалась трехметровая водоразборная колонка из чугуна, являвшаяся частью водопроводной системы, построенной на средства богатой купчихи Марии Николаевны Шевлягиной и подаренной ею городу.