Та вдруг распрямилась, насколько могла, выпятила грудь и надулась от гордости. При этом ее глаза зажмурились от удовольствия, а губы растянулись в самодовольной улыбке.
– Помнят, значит, людишки, – промурлыкала она. – Помнят и чтут.
При этом Катя вспомнила, что где-то читала, будто в стародавние времена слово «баба» имело уважительный оттенок и означало «праматерь». Тут в ее голове промелькнула некая догадка и, желая проверить, она спросила:
– А вы праматерью кого будете?
Хозяйка расправила плечи и пророкотала:
– Великого народа Ягинь! Слыхала про такой?
«Еще бы!», – хмыкнула про себя Катя, но вида не подала, а только согласно кивнула.
– А что слыхала-то? – не унималась Яга, которой, наверное, льстила такая известность.
– Ну, то, что скользят стремительно и бесшумно, ядом плюют, воюют со всеми.
– А кто их в бой ведет, знаешь ли?
– Яжа с Серпентой.
– Ба! Да ты знакома с ними, что ли?!
– Ну, так, виделись пару раз, – уклончиво ответила девочка.
– Все правильно говоришь! – оживилась хозяйка и принялась хвастать. – Славное семя взросло! Все в меня! Я в свое время, знаешь, какой воительницей была! Никто супротив выстоять не мог! Ни в одиночку, ни дюжиной! От весны до осени палицей натешусь, наиграюсь, а с первым снежком до оттепели – на покой. Силушки богатырской для подвигов новых набираюсь. Так спала, посапывала, аж занавески в доме ходуном ходили.
Несмотря на мрачную тревожную обстановку девочку разбирало искреннее любопытство. Она впервые слышала подлинную историю Яги, которая существенно отличалась от версий, изложенных в любимых сказках. Поэтому не удержалась и спросила:
– А как же вы здесь-то оказались?
– Когда Ягини в силу вошли и мною начатое продолжили, я за серьезное дело взялась, которое и ловкости недюжинной, и хитрости немалой требует. На границе место заняла!
– На какой границе? – не поняла девочка.
– Между тем и этим светом, – сказала Яга и развела руки во всю ширь избушки.
Так вот почему представший за поваленной лесиной пейзаж, тоскливый, как сама безысходность, невольно напомнил Кате подземное царство Ящера! Здесь находилась грань между Явным и Навьим, потусторонним, миром.
Между тем хозяйка, раздувшись от значимости, продолжала:
– Необычайной важности место. Такое абы кому не доверишь. Самое, что ни на есть, подходящее, чтобы души излавливать. Шажок вперед сделал, из этого света душонку выхватил и быстренько назад. Глядь, та не успела опомниться, как уже на том свете. Правда, они, души эти, жуть, какие проворные. Что твои стрижи или ласточки. Особенно те, которые проступками не отягощены. Все ввысь рвутся, в Вырий. А я их хвать и в Преисподнюю! С теми, которые предосудительным чем замараны, проще. И не такие прыткие, и летают невысоко. Хотя и стоят недорого, тусклые больно.
Катя почувствовала, как от этой похвальбы по ее спине побежал холодок.
– Так вы их продаете, что ли?! – сдавленным шепотом спросила она.
– Ну, да, – кивнула хозяйка. – А иначе-то, как? Не дожитыми душой годами плату беру. Вот мой век и не кончается, – и снова противно захихикала. – Одна беда, платят по-разному. Все обмануть норовят. Ящер, тот, ненасытный, почти все годы себе грабастает. Мне лишь малую толику оставляет. Вий всякий раз канючит, плачется, годок, другой выторговать пытается. Скареда, каких свет не видывал. Вот Озем – молодец! Щедрую цену дает. А иногда камешков самоцветных с золотишком еще подкидывает.
В избушке окончательно стемнело. Ягу почти не было видно. Лишь от противоположной стены давил гулом тяжелый голос, доносивший волны смрадного дыхания.
«И что она так разоткровенничалась? – с содроганием подумала Катя. – Вообразила, что я с Ягинями и впрямь дружбу вожу? Ладно. Значит, время что-то придумать у меня есть».
– Ну, все, – заключила хозяйка, – моя пора приспела. Лететь надо. Может, душонку какую ухватить посчастливится. Хорошо бы детскую. Они меленькие, как пылинки, сквозь пальцы просачиваются. Но яркие, аж глаза слепит. И ценятся о-го-го, как! Годков-то непрожитых, вона, сколько остается! По пути к Озему заскочу, призвал зачем-то срочно. Заодно дочек проведаю, поклон от тебя передам. Ты, давай, располагайся, вздремни чуток. К рассвету ворочусь.
Тут девочка почувствовала, что давно хочет есть и несколько осмелев, спросила:
– А еды у вас совсем-совсем никакой нет?
– Совсем. Ничегошеньки нет, – ответила Яга.
– Ну да, – Катя грустно обвела взглядом таившееся в темноте убогое убранство. – У вас даже печи нет, еду готовить не на чем.
– Печь?! В лесу?! – ахнула хозяйка. – Да ты что?! А искры полетят?! Деревья займутся, самой сгореть недолго!