Наконец, все было закончено. Убрав коробки, коробочки, пакеты и пакетики, бабушка с внучкой выключили верхний свет, зажгли гирлянду и уселись на диван. Разноцветные пятна накладывались одно на другое, смешивались и причудливо дробились на всех поверхностях: на стенах, на потолке, на полу. Преломлялись в фацетных стеклах буфета, искрились в морозных узорах окон. В доме воцарилась зимняя сказка.
Посидев еще немного, бабушка предложила:
– Может, давай укладываться потихоньку? А то поздно уже.
Катя согласно кивнула. После дня, проведенного на свежем воздухе, в тепле комнаты она разомлела и буквально клевала носом.
– Бабуль, – едва шевеля языком, сказала девочка, – а можно я сегодня здесь спать буду? На диване. Тут с елочкой так уютно!
– Я завтра рано встану, по воду пойду, – покачала головой бабушка. – Не разбужу тебя ненароком?
– Нет, что ты! – воскликнула Катя. – Хоть из пушки пали, не разбудишь!
– Ну, что ж, оставайся, коли так, – согласилась бабушка. – Сейчас твою постель принесу и ложись.
Когда она вернулась, девочка, как была в спортивном костюме, уже безмятежно спала. Подложив ей под голову подушку и укрыв одеялом, бабушка удалилась в свою спальню, выходившую сюда же. Лишь только она скрылась за дверью, на елке возникло оживление. Игрушки завозились, зашевелились и уставились на висевший под вершинкой желтый пузатый будильник. Его нарисованные стрелки традиционно показывали без пяти двенадцать.
– Ну, ты чего там? – обиженно надув губки, спросила за всех картонная танцовщица в яркой пышной юбочке.
– Да не знаю, не получается, – расстроено ответил тот.
– Это что же, – танцовщица была готова расплакаться, – и Святок не будет, и Нового года? Раньше ты за ночь на минутку стрелку вперед передвигал, и мы знали, праздники приближаются. А сейчас-то что?
– Ума не приложу, – вздохнул будильник. – Бьюсь, бьюсь, а она не движется. Будто мешает кто.
– Ну, ладно, ладно, – начала успокаивать его куколка, – не переживай. Отдохни, с силами соберись. А мы подождем, потерпим.
Игрушки дружно закивали, от чего ветви качнулись, а потом замерли в терпеливом ожидании.
Ближе к утру в спальне едва слышно скрипнули половицы, одна створка дверей приоткрылась. Залу, стараясь не потревожить внучку, на цыпочках пересекла бабушка и вышла в кухню. Оттуда через неплотно прикрытые дверные полотна в комнату принялся втекать неяркий свет. Когда он коснулся сомкнутых век, ресницы девочки дрогнули. Все еще находясь в полудреме, она подумала:
«И не лень же бабушке каждый год ни свет, ни заря по первую воду ходить. Да до дома ее нести в полном молчании. Считает, что замешанный на такой воде праздничный пирог чудодейственной силой обладает».
Девочка была готова вновь провалиться в сон, как уловила, что по комнате поползли шепотки. Более того, они сопровождались каким-то странным постукиванием и позвякиванием. Она приоткрыла глаза и пришла в замешательство. Игрушки поскакали со своих мест и сгрудились под самой макушкой так плотно, что та даже слегка накренилась.
– Давай тяни! Наваливайся сильнее! Аккуратнее, стрелку не сломай! Сзади колесико покрути! Да не в ту сторону! – раздавались приглушенные голоса.
Маленькая плюшевая лошадка в золотистых блестках накинула уздечку на часовую стрелку будильника и старательно потянула ее к цифре двенадцать. Рыжеволосый клоун с улыбающимся от уха до уха ртом попытался провернуть дутое стеклянное колесико на задней стенке. Остальные возбужденно жестикулировали и помогали советами. Сам будильник отчаянно пыхтел, сопел, пыжил и без того раздутые бока и тужился изо всех сил. Ничего не помогало.
Катя толком не успела осознать происходящее, как то, что предстало следом, заставило ее оторопеть. Причиной тому были стоявшие рядом с буфетом огромные напольные часы. Старинные, выпущенные к первой годовщине победы в Отечественной войне тысяча восемьсот двенадцатого года. Их никогда не заводили, потому что они так шумно вздыхали и шелестели шестеренками, что находиться в комнате было совершенно невозможно. Не говоря уже о громком бое, от которого каждые четверть часа стены ходили ходуном. Так они и молчали годами. Хотя иногда, когда наступала полная тишина, Кате чудилось едва уловимое журчание, будто сквозь них что-то протекало.
Их массивный без прикрас темный деревянный короб вдруг зашелся крупной дрожью. Затем зашевелились тяжелые гири, которые начали попеременно подниматься вверх и опускаться вниз, как резвящиеся на качелях мальчишки. И, наконец, пришли в движение стрелки. Они двинулись и начали с каждым оборотом увеличивать скорость. Когда их мелькание слилось в единый поток, на простом, местами облупившемся циферблате стал проступать суровый лик. Он глянул из стороны в сторону, строго обозрев залу. И при этом как-то необычно изменился. При повороте вправо напомнил профилем растущую луну, влево – стареющую. А когда посмотрел прямо – солнечный диск. Хотя лицо было довольно хорошо различимо, его черты виделись не четко. Точно по ним что-то струилось или текло. То ли вода, то ли время. Наконец, лик изучающе воззрился на Катю. Та, чтобы сгладить неловкую паузу, слегка запнувшись, спросила: