Зато остальные дети, организовавшие вокруг безучастно молчавшего автора картинок настоящую зону отчуждения или круг почета, окружившие его со всех сторон, постепенно разговорились.
Судя по всему, парни, которым он дал подержать пистолет, сообщили остальным, что он «нормальный мужик» или что-то в этом роде. По крайней мере, подростки отвечали на вопросы, и открытой враждебности не чувствовалось.
Если бы только не бледное привидение, покачивавшееся на своем стульчике, все совсем было бы хорошо.
Виктор уяснил для себя одну странную вещь. Ни погибшего воспитателя, ни парня, который его убил, здесь не любили. Впрочем, с воспитателем все было ясно еще в кабинете Лаврентьева. Гад, которому не место около детей, туда ему и дорога. Если не в тюрьму, то на тот свет. Но из уклончивых и осторожных ответов подростков выходило, что Толя, бросившийся на Матюхина с ножом, был одним из его любимцев и пользовался на этом основании полной безнаказанностью. Что же тогда двигало мальчиком, становилось совсем не понятно.
— Ну, может, Матюхин его обижал как-нибудь? — безнадежно спросил «мангуст».
— Как же! Толян сам обидел бы кого хочешь. А Матюхин его всегда покрывал, — ответила светленькая девочка, переглянувшись с подругой.
— Вечно отмазывал его, точно! — послышались обвиняющие голоса. — Гад он был, Толян, вот что! Шестерка матюхинская.
— Да что там шестерка. Правая рука.
— Мелких обижал все время.
— С ножом ходил.
— А Несытин? Что, тоже?
— Да и Федька не отставал. Только послабее был.
— Но тоже гад! — разволновались девочки.
— Что же, получается, что они… за дело пострадали?
— А это их бог наказал! — выпалил один из мальчиков. — Потому что он все-о-о-о видит!
Замечательное объяснение трем смертям подряд. Причины были на редкость разными, но объединяло погибших, как оказалось, одно. Они не давали жизни более мирным обитателям этого сумасшедшего дома, именуемого детским домом имени Дзержинского.
— Туда им и дорога! — припечатала светловолосая девочка.
Видимо, местные подростки не разделяли общепринятого мнения, что о мертвых следует говорить или хорошо, или ничего.
— Ну так почему тогда? Вы хоть что-нибудь знаете? — Виктор чувствовал, что тонет в болоте дезинформации, а его излюбленный метод — нажать и как следует допросить — в данной ситуации совершенно не годился. Дети же…
Подростки переглянулись и дружно покачали головами.
Андрей перестал вдруг покачиваться, поднялся со своего стула, не открывая глаз.
— Штуку, — сказал он безразличным голосом.
В его протянутую ладошку тут же услужливо вложили мел.
Он подошел к доске, несколькими уверенными жестами набросал очередную кошку с растопырившейся мышью в зубах, потом уронил мел на пол и вышел.
Глаза он, похоже, так и не открыл.
Когда этот странный подросток, окруженный пустотой, как центр циклона, вышел из комнаты, остальные дети будто выключились.
Глаза потухли, движения замедлились, стали сдержаннее. А ведь только что они оживленно размахивали руками и обвиняли погибших во всех смертных грехах.
Правду сказать, Виктор, почитав досье Матюхина, не мог им не посочувствовать. Каким редким гадам все-таки доверяют иногда воспитание детей.
Ничьих детей.
Когда за Андреем захлопнулась дверь, остальные подростки тоже стали сползаться к выходу. Виктор не пытался их удерживать, и разговор закончился сам собой. Вместе с исчезновением собеседников, которые высыпались из комнаты, как горох из чашки.
Глава восьмая
Никита постоял около выкрашенной облупившейся зеленой краской калитки, заглянул через тонкий штакетник во двор.
Надо же, какой странный домик… Ничуть не похож на панельные новостройки или деревенские избы.
Кажется, кирпичный, только поверх еще шпаклевка и краска, одноэтажный, как-то кособоко вросший в землю по самые окна, с зеленой шиферной крышей и блекло-розовыми стенами. Стекла чисто вымыты, внутри висят белые занавески.
Не слишком похоже на жилище злобной колдуньи, а там кто его знает… Никите было хорошо известно, насколько обманчивой бывает иной раз видимость.
Он нерешительно толкнул калитку и двинулся по посыпанной гравием дорожке к дому. По обеим сторонам торчали кустики поздних уже отцветших роз, по посеревшим шпалерам на стенах домика вились темно-зеленые плети.
«Наверное, летом здесь очень красиво», — подумал Никита, разглядывая ухоженный садик, сейчас засыпанный опавшими листьями. Странное чувство царапнуло его — то ли он уже был в этом месте, но когда, почему? то ли видел его во сне.