Полчаса спустя, побеседовав с Никитой, Кононов принялся расспрашивать воспитательницу о том, каким раньше был Филимонов, как проявил себя в детстве и прочее.
— А как он оказался здесь, в детском доме?
— Самым тривиальным способом, — скривила губы Артемова. — Он сыном одного оперативника из вашей конторы был. Тот женился на редкость неудачно. Кажется, жили они с супругой как кошка с собакой, а как он погиб, так она и вовсе будто с цепи сорвалась. Подробностей не знаю, но материнских прав ее лишили. Кололась, надо полагать, и пила. В общем, Женька оказался здесь в восемь лет, взяли как военного сироту. Такой мальчик был… затравленный, что ли. Сначала вел себя как волчонок. Глядел на всех настороженно. Потом оттаял. Живой такой, с воображением богатым.
— Да-да, знаем мы их… с воображением, — мрачно поддакнул Виктор.
— Воображение — полезная вещь. Наверное, потому и смог в академию поступить. Потому что себя никем, кроме как сотрудником спецслужбы, не мыслил. Все у него подвиги придуманные происходили.
— А книжку эту он в детстве случайно не читал? — резко спросил «мангуст», еще раз демонстрируя «Трон Люцифера». — Здесь не его почерк такой кривой часом?
— Не знаю, я его почерк забыла уже, — задумчиво проговорила Анна Сергеевна. — Книжки такой ни у кого не припомню, в библиотеке, во всяком случае, таких не держали и не держим. Может, тайком где раздобыл.
— Понятно. Спасибо большое за беседу, — поблагодарил Кононов воспитательницу. Пожалуй, из директора столько вытянуть не удалось бы. Живое воображение. Ну и ну. Он еще раз бросил взгляд на часы и решил отправиться перекусить. Кто знает, что случится вечером. Может, Филимонов явится детишек пугать… Заперев дверь комнаты пропавшего, Виктор положил ключ в карман и старательно опечатал помещение самым простым способом: приклеил бумажку с собственной подписью.
Тонкая леска лопнула, и разноцветные переливчатые бисеринки с сухим треском посыпались на асфальт, покатились по нему, поблескивая, отливая алым, зеленым и синим. Этого душераздирающего стука Света не вынесла. Она закричала, зажимая себе рот, чтобы кто-нибудь не услышал. Кто-нибудь из тех жутких чудовищ, которые почему-то заменили сегодня всех людей вокруг нее. Девочка подозревала, что ей мерещатся все эти ужасы, но она уже попала в заколдованный круг, волшебные слова предательства прозвучали, и ей оставалось смириться со своей судьбой. Но она не смирится! Не дастся никому и дотянет до вечера, а потом придет этот человек из Москвы и всех спасет.
Зачем только она испугалась чертова кота, притаившегося на берегу пруда? Надо было схватить посланного небесами Виктора Николаевича за руку и, не отпуская, рассказать ему все как есть. Теперь уже слишком поздно для сожалений. А ведь еще он может не поверить, не прийти. Дети болтают ерунду, все воспитатели не устают это повторять…
Свете представилось, как, внимательно выслушав ее, следователь из Москвы вместе с ней идет к остальным и одним движением руки меняет все и всех спасает. А что вышло на самом деле?
Виктор Николаевич остался сидеть на мостках, а она убежала, будто можно так просто спастись от этого. С каждым шагом тяжкий, свинцовый ужас подступал все ближе, заставляя еще ускорить шаг, быстрее, быстрее, как в детстве — прыг-скок, на трещинки не наступать, а то схватят, поймают, и тогда конец.
Кто же знал, что так много трещинок на старом асфальте в парке? Вот одна, змея, извивается, подползает к своей жертве, чтобы затянуть ее в землю и никогда не отпустить. Света перепрыгнула коварную тварь и едва не свалилась, метнувшись от до боли знакомого черно-белого рисунка, примостившегося аккурат между следующих двух трещин, перегородивших беглянке дорогу вперед, к спасительному главному корпусу. Там можно закрыться в комнате, залезть с головой под одеяло, и никто не доберется. И так просидеть до самого вечера. А потом они, может, отстанут.
Увы, прямой путь закрыт. Девочка свернула налево, лавируя между огромных черных расселин в асфальте. Очередная картинка — птица с руками вместо крыльев — застала ее врасплох. Бедняжка едва не свалилась в страшный черный провал по левую руку.
— Здравствуй, — подмигнула птица огненным глазом.
Огненным? Нет-нет, их рисовали углем и мелом, углем и мелом! Откуда этот алый цвет, это рубиновое сияние? Главное — не смотреть на узор вокруг птицы. Не-смотри-вниз, не-смотри-вниз, не-смотри-вниз. А трещины? Как быть с ними?
Света зажмурилась и простояла так целую вечность — минуты две? Открыла глаза и снова увидела простые, почти нестрашные трещинки в асфальте, белую меловую птицу с черным угольным глазом. Просто рисунки. Беглянка двинулась дальше. Из-за поворота доносились голоса, но к добру или к худу то было, девочка не знала, поэтому осторожно двинулась дальше.