— Я же не совсем идиот. Дядь Берен, у нас деньги заканчиваются.
— Ну… пока ещё нет, — осторожно возразил Берен.
— Вот именно — «пока». А к Ярице будет — «уже».
— Как-нибудь перебьёмся. Ты с охоты и рыбалки такие уловы таскаешь, что половину всё равно на продукты вымениваем.
— А одежда? Обувь? Я расту как на дрожжах. А лекарства для вас? — не унимался мальчик.
— Я что, немощный дед, как пасечник Лесович?! — вспылил Берен. — Могу лес валить! Могу в поле работать! Дровишек кому поколоть, крышу починить…
— Пол вымыть, — подсказал Арвиэль. — Это несолидно для господина вашего статуса.
— Кхы! — Берен уже тысячу раз успел пожалеть, что купил воспитаннику книги. Мальчишка надергал оттуда «взрослых» словечек, о каких его сверстники и не подозревали, наловчился ими жонглировать, как заправский оратор, и мог одной фразой заткнуть собеседнику рот. Даже Агафье. — И что же, по-твоему, для меня солидно?
— Нечто более достойное для человека, прошедшего Алую Волну бок о бок с самим императором, получившего лично от него звание, награды и именную саблю и спасшего не одну жизнь, включая мою.
— Э, как завернул! — Берен восхищённо огладил усы, затем махнул рукой. — Нет здесь ничего подходящего, а если ты надеешься, что я захочу сместить капитана Прокопия, то зря. Правильно ты говоришь, я войну прошёл, награды имею и спиваться с этим сбродом не хочу. А коль я со стражей за один стол не сяду, они меня не примут, им, вон, Прокопий заместо батьки. И тебе с ними делать не-че-го! Точка. Ищи другую работу.
— Какую? Вышибалой в трактире Кирима? Так вышибать некого, все свои. Овец у Бриенны с Лемехом пасти? Их дочка Берта сама прекрасно справляется. Я бы к Сидору в подмастерья пошёл, только гном эльфа в свою кузню как клиента пустит. Но не за наковальню.
— Арвиэль, ответь честно: почему стража?
— Потому что я — аватар. И Северинг — моё логово, которое я должен защищать.
Это нечем было крыть. Разве что отрубить аватару крылья.
— Ладно, поговорю с Прокопием после Живицы. Но не гарантирую, что тебя примут.
— Примут, — уверенно сказал Арвиэль. — Главное, чтобы вы за меня словечко замолвили.
«А потом я за вас…»
Погода на Живицу стояла ясная, и праздник прошёл как надо, с огромным костром посреди убранного поля, на котором торжественно сожгли последний сноп пшеницы, с яблочной наливкой и медовухой, поросятами на вертелах, песнями, танцами и молодецкой потехой. Понимая, что скоро жизнь круто изменится, равно как и отношение к нему горожан, Арвиэль не стал кочевряжиться и тоже пошёл на гульбище. Кружился в хороводе, отплясывал с девчонками, а под вечер хлопнул чарку медовухи, с треском порвал на себе рубаху и вызвал на кулачный бой всех, кому не лень. Горожане, стражники в том числе, жест оценили: во-первых, выглядело смачно, во-вторых, под кожей худощавого мальчишки перекатывались литые мускулы. И ленивых не нашлось.
Берен только головой покачал: ребячество, показуха. Аватар наизнанку выворачивался, чтобы хоть немного приблизиться к местным и их обычаям. «Вот горе луковое», — думал бывший сотник, когда почти на себе тащил его домой, изрядно помятого, поддатого и абсолютно счастливого — мальчик видел, как наставник беседует с Прокопием. А радоваться было нечему. Теоретический порядок в маленьком окраинном городке поддерживали два десятка стражников и капитан — этого хватало, а в случае нападения почти все мужчины могли взять в руки оружие. Свободных мест в охране не было, и плодить новые не имело смысла.
Но не было бы счастья, да несчастье помогло. В коростене один из стражников, уже глубоко в летах и зашибающий наравне с Прокопием, поскользнулся на льду и сломал бедро. О том, чтобы вернуться в строй, речи не шло. На ноги бы встать.
На тёпленькое местечко в страже, естественно, потянулись желающие. Арвиэль ни о чём больше не просил, после Живицы замкнувшись в себе, и Грайт тайком от воспитанника натянул потёртый мундир, повесил ордена Лютия Неукротимого «За героизм и отвагу» и Федерика Арка «За преданность и верную службу престолу», подумав, добавил медали, взял подарочную шпагу-трость, прихватил две бутылки наливки, которую берёг на Ярицу, и пошёл к Прокопию в гости, чувствуя себя селянином с челобитной.
Сперва отставные погуторили о том, о сём, постепенно превращая настойку в наливку, то бишь разливая её по чаркам, затем Берен перешёл непосредственно к делу.
— Берен, я тебя уважаю, но ты — дурак, — Прокопий даже протрезвел немного. — Сколько твоему пареньку? Двенадцать?