Дверь медленно и таинственно приоткрылась. На пороге со свечой в руке возникла Регина.
— Там на стене, из щита, где вы, Сергей, работали... Так полыхнуло!..
А в квартире Кузнецовых, на кухне, Маша крутила мясорубку.
Медленно выползали сквозь круглую решетку мясные колбаски и так же медленно стекали по щекам Марии Петровны слезы.
Со стены, с висящей там фотографии, на Машу смотрело все ее семейство — улыбающееся, смеющееся, радующееся южному солнцу, под которым был сделан этот отпускной снимок.
Из щита действительно полыхнуло. В этом Сергей убедился, едва они с Региной и Шведовым добрались до места.
— Ну ты, мастер, напахал, — удовлетворенно произнес Игорь Андреевич. Можно было подумать, что ему приятно осознавать, что не только у него сегодня неприятности, он даже как-то расслабился.
Сергей со спокойным вздохом профессионала достал из сумки тестер.
— Сейчас. Разберемся...
Но Шведов-торжествующий оказался гораздо добрее Шведова-неудачника. Даже его интонации стали почти отечески покровительственными.
— Потому что надо своими делами заниматься. А не учить меня, как с сотрудниками разговаривать.
И, оставив Сергея наедине с проводами и оплавившимися предохранителями, Шведов направился обратно в кабинет.
Впрочем, в одиночестве Сергей оставался недолго. Скрипнули еле заметные в темноте ступени, и с жутким воплем на него обрушилась поскользнувшаяся Семендяева.
— Живы? — заботливо спросил Сергей.
— Если меня Шведов не убил, то уж на лестнице я точно не погибну, — вставая и поспешно отряхиваясь, без энтузиазма заметила девушка.
— Вы же красивая женщина. Что вы, другой работы не найдете?! В каждой газете предложения для манекенщиц. Хочешь за границу, хочешь по стране. Какой смысл на этого хама горбатить?..
Но Семендяева была не настроена шутить.
— Что б вы понимали! Он гений!
— Ага. «Я с ним не работаю! Я с ним отдыхаю». Знаю я эти разговорчики.
— Почему не работаю?! — Девушка присела на край какой-то огромной, неизвестного назначения коробки. — Очень даже работаю. Как каторжная.
— Это я видел.
— Зато когда что-нибудь получается... А! Чего с вами говорить...
— Ну конечно! Мы разве ж че поймем!.. У нас все образование — два класса церковно-приходской, — ухмыльнулся Сергей. — Да нам творческую жилку с пуповиной вместе перерезали и йодом помазать забыли.
Он так вошел в роль придурковатого простака, что даже нарочито утер рукавом нос. Это произвело впечатление. Семендяева расхохоталась.
— Пора. Пойду я, — отсмеявшись, проговорила она и неохотно встала.
— К хаму?! Он же вас даже по имени никогда не называет. Только по фамилии. Если не обзывается, конечно. А скоро, наверное, номер какой-нибудь присвоит. И будет покрикивать: «Эй, ты! Модель 234/51! Марш сюда!»
— Да не виноват он. Ну сорвался. С кем не бывает. Неприятности у него. Видали, он все время к телефону бегает. Спрашивает, не звонил ли кто...
— Ну?
— Любовь у него. Несчастная, — сочувственно проговорила Семендяева. — Впервые, можно сказать, в жизни решился жениться, а место занято.
— В каком смысле?
Сергей даже оторопел от такой постановки вопроса.
— Замужем она. Вот он и мается.
— Ах, замужем... И весь дом моделей в курсе? — В голосе Сергея почувствовалось явное презрение к модельеру, сделавшему свою личную драму всеобщим достоянием.
— Он скрывает. Да разве от нас что утаишь. Если работа не идет, значит, в личной жизни что-то не то. Зато если пошло — так сразу везде. Ладно. Все. Пора идти. — Засобиравшаяся было Семендяева остановилась. — А я ее видела. Пышечка такая. Уютная!.. Не то что мы — вешалки. Кожа да кости... Да. У него с ней серьезно...
— Ас вами со всеми несерьезно? Семендяева расхохоталась.
— Да он нас как женщин вообще не воспринимает! Я, наверное, еще под стол пешком ходила, когда ему модели осточертели. А она... Любит он ее.
— Молодая?
— Да нет. Лет тридцать пять — тридцать шесть... Хотя, может, и больше.
— А зовут как?
Но Семендяева только загадочно повела плечом и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
А Маша, стараясь ни о чем не думать, все крутила и крутила мясорубку. Чмокая, выползали на свет тоненькие мясные колбаски и шлепались на дно миски. Сейчас добавить хлеба... Чеснока... Этой травы... Маша поняла, что начисто забыла все, что Катя говорила ей про свою фирменную приправу. То ли пол-ложки на десять котлет, то ли... А чайной ложки или столовой? Хорошо хоть телефон у Кати был свободен.
— Але, але... Катя? Это я. Катюш, расскажи мне еще раз, как ты свои котлеты начиняешь?.. Ничего не слышно?.. Ну перезвони. Перезвони.
Казалось, Маша не успела повесить трубку, как уже раздался звонок.
— Теперь лучше? — поинтересовалась она.
— Я звоню тебе весь день. — На другом конце провода был Шведов.
Маша испуганно замолчала. Она не знала, что ей делать. Она поняла, что запуталась окончательно.
— Ты прячешься от меня? Это мило с твоей стороны! Если ты решила прекратить наши отношения, можно было, по крайней мере, сообщить. — Шведов подождал, надеясь, что Маша что-нибудь скажет.
— Жаль. Мне было хорошо с тобой. Думаю, что и тебе было не так уж плохо...
И вдруг... Маша словно пришла в себя.
— Алло! Игорь! Игорь, это ты?! Я не понимаю, о чем ты?! Очень плохо слышно! Меня задержали на работе! Я сейчас переоденусь и выезжаю!
Анна Степановна застала своего супруга сгорбившимся за письменным столом. Стремительно двигая рукой, он заполнял ученическую тетрадь своими каракулями, которые и почерком-то назвать было нельзя.
— Толя! Ты опять пишешь?!
— Это моя работа.
— Твоя работа — вовремя лекарство принять.
— Ты опять за свое!
— Да! Я опять! Потому что твое здоровье необходимо не только тебе, а твоя «работа» — только тебе. Нельзя быть таким эгоистом!
Этого Анатолий Федорович не мог простить даже любимой жене.
— Как это — только мне! Как это — только мне?! Ты соображаешь, что говоришь?!
— Господи, да кому это интересно? У каждого своих забот хватает!
— Вот ты всегда так! Только бы потихоньку, только бы мир да гладь да божья благодать...
— Да! Хватит с меня бурь. Хватит. Я уже не чайка по возрасту и бурь не ищу. Ты тоже довольно пожилой буревестник, пора о душе подумать.
— Вот из-за таких, как ты... Ты во всем такая... Даже с сыном!
— Что — с сыном? Что — с сыном?
— Что-что! Хороша мать. Можно и правда подумать, что ты ничего не замечаешь! — Анатолий Федорович в негодовании сжал кулаки.
— Что не замечаю?
— По-твоему, Маша не переменилась?
Анна Степановна промолчала. Говорить на такую тему с мужчинами — бесполезная трата времени.
— Сергей, понятно, ничего не видит, но ты-то со стороны неужели не замечаешь?
— Оставь их в покое. Пусть сами разбираются. Они прожили вместе семнадцать лет. У них двое детей... — миролюбиво проговорила Анна Степановна.
— Да знаю я, сколько у меня внуков! Кстати, могло бы быть и больше... Но пока не поздно, надо сказать ему, надо объяснить, открыть глаза, в конце концов... Может быть, он чего-то не понимает...
— Перестань. Я не хочу собирать сплетни и передавать их собственному сыну.
— Но поговорить с Машей, по-женски поговорить ты можешь? Пока не поздно...
— А ты думаешь, еще не поздно? — невольно вырвалось у Анны Степановны.
— Что?! — оторопел Анатолий Федорович.
— Нет-нет. Это я так. — Анна Степановна смутилась. — Ну я не знаю...
— Они как раз собирались к нам на следующей неделе. Я отвлеку Сашу с Сережей, Юльку... Поговори с ней, Аня, жалко Сережку, ему без нее будет скверно...
...Маша не знала, что о ней сейчас разговаривают в столь разных местах столь разные люди. Она не думала об этом. Она уже практически была готова к выходу, когда домой вернулся Саша. Он вбежал с огромной коробкой в руках и радостным криком оповестил о причинах своей радости.
— Мама, мамочка! Ты уже дома?! Отлично! Мам, смотри, чего я достал! Нет, ты посмотри, посмотри! Это же «Монополия». Настоящая! Фирменная! Мам! Ты что, забыла?! Мы же договаривались сегодня все вместе поиграть! И отец обещал специально пораньше прийти. И Юлька...