И каждый раз — под страхом смерти, но эти люди уже не боялись за собственные жизни.
Сама Ирена была арестована по анонимному доносу. После пыток её приговорили к смерти, но её спасли охранники, сопровождавшие её к месту казни. В официальных бумагах она была объявлена казнённой, и до конца войны скрывалась, продолжая помогать еврейским детям.
После войны, раскопав свой тайник с данными о спасённых детях, Сендлерова передала их председателю Центрального комитета польских евреев, и с его помощью сотрудники этого комитета разыскали детей и передали родственникам. Сирот поместили в еврейские детские дома, позже большинство из их переправили в Палестину, и в конце концов — в Израиль.
Она смогла посетить Израиль лишь после падения коммунистического режима и смены правительства в Польше. За свой героизм, проявленный в годы оккупации, она была награждена многими почетными званиями и умерла в своей квартире Варшаве в 2008 году.
Стоял май 1943 года — в самом гетто назревало восстание, дольше ждать было нельзя, они сделали всё, что было в их силах, и теперь пришло время спасать свои жизни — в последней партии тайно вывозимых людей была и Ханна.
И — их последняя ночь перед побегом, именно последняя — больше им не суждено будет увидеться…
У них мало было времени для задушевных бесед, но, она узнала, что там — дома, в Баварии, у него была семья, отца и двоих братьев тоже забрали на войну, а он до войны был студентом — хотел стать математиком, как его отец.
Он обещал, что обязательно найдет её, обязательно, а пока он не может бежать, иначе — вся их затея провалится.
А после того, что она узнала уже на американском континенте, проходя медицинский осмотр при поступлении на работу на текстильную фабрику, эти воспоминания останутся с ней навсегда в облике её сына.
Она так и не вышла замуж, всё ожидая своего Томаша, и посвятила свою жизнь сыну.
Откуда ей было знать, что его жизнь оборвется на следующий день одним выстрелом в голову, когда будет раскрыт их заговор, не увидит его лежащим в кабинете командира с аккуратным круглым отверстием посередине лба, из которого сочилась кровь, а рядом лежали его разбитые очки, но, он уже ничего не боялся, прогнав страх, вспоминая её зеленые глаза — всё это она узнает гораздо позже, когда будет искать его.
Ханна пыталась разыскать его семью, семью Томаша, как она называла его на польский манер — узнала она совсем не много: и глава семьи, и сыновья погибли на фронтах, а материнское сердце не выдержало такого удара, и женщина скончалась от сердечного приступа — всё, что могла она для них сделать, так это — отдать последнюю дань памяти, возложив цветы на её могилу.
Такая страшная ирония — война била в обе стороны, безжалостным серпом калеча и немецкие семьи.
Точно, какая-то неведомая сила заставила остановиться, когда они проходили улочками старого города мимо Воинского кладбища Повонзки…
Большинство источников дают различную информацию, и достоверной даты его основания не существует. Тем не менее, в столице, да и во всей Польше, трудно найти кладбище, где покоится такое количество великих людей.
Непосредственно к кладбищу общественный транспорт не подходит, поэтому сюда удобнее приехать с экскурсией. Но и пешая прогулка будет хорошим выбором, вокруг — старые кварталы города, которые тоже интересны туристу — особенно таким любознательным туристам, как наши.
Польскую нацию из других европейских выделяет одна черта: поляки много внимания уделяют смерти, страданиям и памяти о них, и это лишний раз подчёркивает даже то, что музыка Шопена является широко используемой в погребальных процедурах.
Польские кладбища — быть может, самые красивые в Европе.
Дополнительным стимулом к посещению может стать список выдающихся личностей польской истории, нашедших свой последний приют на Повонзках., а вокруг него можно даже увидеть на тротуарах непонятную, на первый взгляд, разметку, предназначенную для построения воинских караулов.
Именно здесь же расположена и могила Владислава Шпильмана — композитора и одного из лучших пианистов Польши тридцатых годов прошлого века, история о жизни которого весьма достоверно представлена в трижды оскароносном фильме «Пианист» с Эдрианом Броуди в роли Владека.
Хотя в Варшаве очень интенсивное движение, но обильная растительность и каменные заборы скрадывают шум, и при прогулке по аллеям кладбища Повонзки создаётся впечатление уединённости.
— Ханна… Ханна… — среди шелеста листвы еле различимым был этот зов…
Ева остановилась, дернув за руку Питера, и замерла на месте, обернувшись — у братской могилы позади них стоял молодой мужчина, светловолосый, сероглазый, в разодранной и перепачканной старой военной форме, с багрово-синюшными кровоподтеками на избитом лице.
— Кто … вы? — девушка смотрела, и не могла понять, почему он ей кажется знакомым. Откуда она может его знать?
— Ты пришла за мной, Ханна… — упрямо повторял он, — Забери меня с собой, прошу…
— Простите, вы, наверно, ошиблись, — девушка напрягла зрение, пытаясь отгадать это неуловимое ощущение чего-то знакомого, — Меня зовут Ева. Ханной звали мою прабабушку… Она умерла много лет назад. Вы знали её? Кто вы?
— Умерла… Так, ты — не она… Но, ты так похожа на неё… — он подошел ближе, рассматривая её, протянул руку, пытаясь дотронуться до неё, потом убрал руку и отступил, посмотрев взглядом, полным боли, — Значит, она не придет ко мне… Как жаль… Томаш столько лет ждал здесь в надежде на то, что она вернется… Но, она не придет… Значит, если, ты её правнучка, то, у неё были дети?
— Быть того не может! — только теперь Евангелина догадалась, кто стоит перед ней, — Томаш… Конечно! — и снова перед глазами живо предстали, описанные в дневнике Ханны события, и от этого бросило в жар, голова пошла кругом, и ноги чуть не подкосились, — Так вот какой твой Томаш… Вот кого я благодарить должна — за тебя, за дедушку.,. за отца, за себя, и за всех тех, кто смог спастись вместе с тобой. Да, Ханна?
— Что ты такое говоришь? — он смотрел на неё, не понимая, в чем же здесь подвох, — Меня благодаришь?
— Полтора года назад умер мой дедушка Анжей — ваш сын, — произнесла она дрожащим голосом.
— Что? Мой… кто? — он посмотрел сначала на свои руки: синяки стали исчезать с его тела и лица, и обноски, что были на нем, сменились белым одеянием, — Что это? Что со мной происходит?!
— Томаш! Томаш… — и был это голос Ханны, стояла она, такая же рыжеволосая и зеленоглазая, как и Ева, в таком же белом облачении, за одну руку она держала маленького мальчика, вторую протянула ему, — Mоj drogi! Kochanek! (Мой дорогой! Любимый! Пол.) Иди к нам, мы с Андрусем очень скучали за тобой. Томаш, теперь ты свободен! — он несмело протянул в ответ ей свою ладонь.
— Ханна! Ты ли это? — девушка протерла глаза трясущимися руками, — Ой, а дедушка, дедушка-то! Господи, да он же ребенок — никогда не могла себе представить дедушку — мальчиком, в детстве мне казалось, что он таким и родился — седым, с бородой, с морщинами в уголках глаз и рта, иногда без злости ворчащим на нас с родителями, — Ева обняла себя руками, растирая плечи и улыбнулась сквозь слезы, — Прощайте, Томаш! Не бойтесь — идите с ними.
— Прощай, моя Ева, будь счастлива, моя дорогая, — Ханна послала воздушный поцелуй, и пространство изменилось вдруг, и шагнули они, держась за руки, на бескрайние зеленые поля, залитые солнечным светом, где не будет больше ни горя, ни слез, ни ужасов войны, где они навсегда будут вместе…
— Теперь он идет в лучший мир, да обретет его душа желанный покой, — Ева раскинула руки, и над кладбищем стали собираться серые тучи, — Плачьте же, плачьте, Небеса Польские! Скорбите вместе со мной! Скорбите обо всех, упокоившихся на этом кладбище! — и капли дождя стекали по лицу, смешиваясь со слезами, а в темных небесах сверкнула молния, — Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться: он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни… — остальные молча стояли, всё ещё не придя в себя от того, чему свидетелями они стали, и белые розы на могильной плите стали алыми, впитав кровь, пролитую на этой земле, и слышны стали в воздухе звуки полонеза Михала Огинского — польского композитора — любителя, дипломата и политического деятеля Речи Посполитой, автора знаменитого полонеза «Прощание с Родиной», более известного как «Полонез Огинского» — в том смысле, что он его написал — в год последнего раздела Польши между Россией, Австрией и Пруссией, после которого Польша на двести с лишним лет исчезла с карты мира, останки которого находятся в костеле Санта Кроче во Флоренции, в пантеоне, где покоятся Микеланджело, Макиавелли, Галилей…