Амалия пересела на подлокотник кресла, в котором сидел ее муж.
- Послушай, милый, - сказала она, ловя взгляд Октавия. - То, что ты желаешь любить, совершенно естественно. Твой отец давно в могиле, он не выйдет из нее, что бы наказать тебя... чем бы он не сумел тебя напугать...
Октавий помотал головой, от волнения переходя на жесты.
- Почему ты не расскажешь мне, что тогда случилось?
- " Не могу", - ответил он жестами. - " Я не хочу об этом говорить".
В покои королевы вошел, используя потайной ход, Ламетри. Король поднялся, и пожелал Амалии спокойной ночи.
Ламетри принялся расчесывать густые волосы своей возлюбленной.
- Октавий показался мне расстроенным. - сказал он, целуя Амалию в плечо. - О чем вы с ним говорили?
- Мне кажется, он влюбился, - задумчиво ответила королева. - Или вот -вот влюбится.
Ламетри отстранился.
- Влюбился? - спросил он, снова проводя гребнем по волосам. - В кого же?
- В Анджелу, - непосредственно ответила Амалияб и тут же вскрикнула и схватилась за волосыю - Мишель! Ты чего?! Больно же.
- Прости, Амалия, прости, - ответил Ламетри, целуя королеву. Руки у него странно подрагивали.
Примечание к части
* Шекспир
Глава четвертая
Глава четвертая
Когда его величество Вильгельм узнал о том, что его наследник сумел заговорить, он сказал своему камергеру, маркизу Арсену Ламетри, и своему астрологу, чье имя никто не знал:
- Оказывается, из него еще можно сделать человека. А я отчаялся.
А потом добавил:
- Эта девочка очень упорна. Хорошее качество.
С того дня Октавию запретили писать записки или объясняться жестами. К нему приставили лакея, следившего за тем, чтобы принц говорил.
- Его можно понять, - грустно сказал Октавий как-то. - У него был наследник, красивый, умный... здоровый. Как из книжки про рыцарей. А что осталось? Я. Звереныш. Двести лет назад меня сослали бы в монастырь. И даже не пытались бы чему-то учить. Я должен быть благодарен.
Как многие нелюбимые дети, Октавий страстно пытался добиться родительской любви, находя в себе причины для такого отношения и тут же восставая против несправедливости.
Амалия такого отношения не понимала. Она была родительской любимицей, но и ее четверо братьев не были обделены лаской и заботой.
Однажды король Вильгельм пригласил ее с собой в поездку в один из домов призрения , где было много глухих детей.
Он сказал у одному из монахов, присматривавших за детьми:
- Святой отец, этой юной, прелестной девушке предстоит тяжелое испытание: стать супругой глухому. Расскажите же, чего ей ждать.
Монах сурово посмотрел на короля и произнес:
- Аристотель считал, что разум глухого никогда не разовьется полноценно. Речь и слух слишком слишком сильно влияют на полноценное развитие разума.
Затем монах посмотрел на короля еще более хмуро и добавил:
- Церковь учит: дети отвечают за грехи отцов. В том числе и хворью разума и тела.
В первый и последний раз увидела Амалия, как проявились на лице короля некие отцовские чувства - словно солнце мелькнуло среди туч и пропало.
- За свои грехи я готов отвечать сам! - сказал король. - За что же их...
Потом махнул рукой, обрывая сам себя.
- Эта девочка, - он указал на Амалию. - Научила глухого говорить, читать и писать без ошибок. Ни один учитель не назовет его умалишенным.
- Должно быть, благородная кровь и живое участие сделали свое дело. Моим братьям не хватает средств заниматься с каждым из опекаемых индивидуально. Мы прививаем им послушность и умение выполнять несложную работу. - Монах выразительно посмотрел на короля.
Тот достал из-за пазухи мешочек со звеневшими внутри монетами.
- Позвольте мне приходить сюда, - запальчиво произнесла Амалия. - Быть может, я еще кого-то смогу научить говорить и писать!
Монах несколько удивленно посмотрел на принцессу.
- Есть ли в этом нужда, дочь моя? Сейчас эти несчастные, лишенные света разума работают, едят и спят. Зачем им знать, что существует нечто им недоступное?
Вернувшись назад, во дворец Амалия долго плакала, заперевшись в комнате и выгнав своих фрейлин. Те жалели бедняжку принцессу, до которой наконец дошло, с каким чудовищем она вот-вот свяжет свою жизнь.
- Старый дурак Аристотель, - пробормотала Амалия, умываясь. - Античный идол, которому поклоняются лентяи, не желающие лишний раз пораскинуть мозгами. Но я не так образована, чтобы почитать Аристотеля. Придется пользоваться собственным умом.
***
Вскоре после нового года королева пригласила на один из своих интимных вечеров партнершу второй женский голос Оранской оперы - очаровательную Кориллу. Корилла, тоже итальянка, невысокая, с чувственным ртом и скорее полная, чем худая, была предана Оранской королевской семье. И к королю, как и королеве, она питала самые дружеские чувства.
В свое время она сама предложила королю расстаться после двухлетнего романа, который давал ей немалые привилегии. Она чувствовала, что их отношения тяготят Октавия, хотя он ни словом, ни жестом этого не показал. Король был нежен и предупредителен, довольно щедр и никогда не срывал на своей amant дурное настроение, как это водится у иных власть предержащих.
Но они оба понимали, что Октавий приходит лишь потому что здоровый, молодой организм требовал того.
Женщины уселись рядом за клавесином, будто бы для того, чтобы разобрать партитуру одному романсу, который Амалия желала разучить.
Королева спросила, взяв певицу за руки:
- Корилла, милочка, расскажите мне скорее о нашей новой звезде, об Анджеле Кавальканти! Что она собой представляет?
Корилла ненадолго задумалась, подбирая слова.
- У нее доброе сердце и злой язык, - сказала она. - Анджела никогда не пойдет на сделку с совестью.
- О! - сказала королева и склонила голову собеседнице. - А что насчет... любовных отношений, милая? Ветрена она, или постоянна?
- Ни то, ни другое, ваше величество. Интрижки, не более. Но, ни один мужчина не скажет о нем дурного слова! Вы сами знаете, ваше величество, в нашей среде нравы достаточно вольные...
- Дай я обниму тебя, мое милое дитя, - сказала королева. - Мой добрый вестник. Я боялась, как бы эта Анджела не оказался дурным женщиной, но тебе я верить могу.