- Анджела вызвала интерес у его величества? - осторожно спросила Корилла, опасаясь переступить границу, за которой заканчивалась монаршья дружба. - Он так и не рассказал вам, что случилось тогда, в Мон-Бижу?
- Нет, - рассеяно ответила Амалия. - И вряд ли расскажет.
Корилла ушла к другим гостям, оставив королеву в раздумьях. Вскоре к ней подсел Ламетри и без обиняков спросил:
- О чем вы так таинственно шептались с Кориллой, дорогая?
- Об Октавии, разумеется, - улыбнулась королева.
Сам король посещал интимные концерты Амалии крайне редко, если только они были приурочены к семейному торжеству.
- Женская забота иногда может быть удушающей, любовь моя. Почему бы тебе не дать возможность Октавию самому разобраться с сердечными привязанностями? Если такие вообще существуют у нашего безупречного монарха?
Амалия досадливо поморщилась.
- Я знаю его большую часть жизни! В сердечных делах он удивительно робок и боязлив, к тому же, ты сам знаешь о Мон-Бижу. Там произошло что-то, что напугало его до смерти... И мы должны ему помочь избавиться от этого страха, задышать полной грудью.
Королева замолчала, вертя в руках веер, и закончила.
- Мишель, он позволяет нам быть счастливыми. Неужели мы должны ответить ему черной неблагодарностью?
***
На лето королевский двор отправлялся в замок Мон-Бижу, стоявший в живописной долине на берегу большого озера. Октавию тогда только-только исполнилось шестнадцать, и осенью они с Амалией должны были наконец заключить брак.
Принцессе уже исполнилось двадцать три года, и она чувствовала себя ужасно старой. Об огромной разнице в возрасте с женихом ей не напоминал только ленивый, ожидая реакции.
Амалия только мило улыбалась, пропуская мимо ушей намеки как на то, что ей предстоит выйти замуж за ребенка, так и на то, что будущий супруг чуть ли не сумасшедший.
Хотя о том, что с разумом принца Октавия все в порядке, знали уже все при дворе, многие продолжали злословить по старой памяти, пока наконец король Вильгельм не заступился за сына, отправив очередного остряка на полгода в ссылку.
В первых числах июня Амалия поняла что, кажется, влюбилась. Она не собиралась ничего предпринимать, это казалось ей несправедливым по отношению к Октавию.
Но и отказать себе в лишнем танце или прогулке по саду с Мишелем Ламетри она не могла. Октавий к этому относился совершенно равнодушно. То ли потому, что был еще совсем мальчишкой, то ли потому, как Амалия вскоре стала догадываться, что женщины вообще мало интересовали его.
Октавий носился с каким-то прожектами, переписывался с Вольтером и Руссо, даже, кажется, что-то сам писал... Амалию мало все это занимало в те времена, а теперь она понимала, что зря.
Кронпринц постоянно общался с придворными, находящимися на грани опалы, с людьми, придерживающихся мнения, противоположного королевскому по любому вопросу.
Иногда они предпринимали поездки в соседние деревни и города, королю докладывали, что он общается со всяким отребье.
Вильгельм хмыкал, жевал ус и спрашивал:
- Пьет? Заваливает девок?
Нет, отвечали ему, старается помочь.
- Перерастет, - обычно коротко отвечал Вильгельм.
С Ламетри Октавий позже даже сошелся, - любому подростку, будь он даже наследным принцем, льстит внимание старших.
Амалия пропустила начало катастрофы, не смогла повлиять на своего прекраснодушного, но молодого и наивного жениха до того, как он вляпался в заговор, а потом уже было поздно.
Все началось с того, что в соседнем с Мон-Бижу городке начались волнения. Полиция подавила волнения за пол дня, но королю этого показалось мало. Он велел повесить каждого пятого мужчину в городе, в назидание остальным.
Город был небольшим, да и полиция не стала в точности исполнять королевский приказ - но, все же сорок мужчин набралось.
На главной площади городка соорудили два помоста - один с пятью виселицами в ряд, другой - для его величества, и прочих господ.
И селяне, согнанные сюда полицией, и городской люд, отшатнулись прочь, когда из оцепленной кареты вышел король с сыном и своими вечными спутниками: маркизом Ламетри и безымянным астрологом.
Король поднялся на помост, громко произнес:
- Начинайте!
И опустился в кресло, оббитое алым бархатом.
Кто-то прикоснулся к его руке. Правитель недовольно посмотрел в ту сторону - это почтительно кланялся старый астролог.
- В чем дело?
- Ваше величество, неужели вы позволите этим смердам умереть просто так? Без, так сказать, поучения; ведь не все знают, за что они подвергаются казни. Кому нужны неверные мысли о правосудии короля?
Затем он наклонился к самому уху короля, шепнул:
- Позвольте произнести эту речь вашему сыну. Его слишком полюбили в этих краях.
Вильгельм и сгорбленный, седовласый астролог обменялись одинаковыми мрачными улыбками.
Маркиз Ламетри сунул в руки Октавия записку с текстом. Октавий так и не запомнил, что там было написано.
...Толпа выслушала кронпринца молча, только выли собаки в подворотне. Взгляды всех были прикованы к помосту с виселицами. Взгляды всех были прикованы к помосту с пленниками. Почти всех.
Астролог и король смотрели на принца, который закончил свою короткую речь, прочитанную механически.
Октавий стоял с опущенными руками, его голова была чуть приподнята, и глаза смотрели в небо. Похоже, он молился, но кому, как и король и астролог знают- люди не молятся с таким выражением лица. С таким выражением лица проклинают.
Это переполнило чашу терпения Октавия, и он ввязался в заговор. Заговор, как и следовало ожидать провалился. Арестовали Октавия, и многих других молодых людей.
К сентябрю король поостыл, приказал отпустить молодежь, кроме одного, пропавшего без вести молодого пажа.
Амалия сама не знала, как пережила этот месяц.
Октавия она увидела только у алтаря, похудевшего и потухшего. Не раз и не два пыталась Амалия вызнать у своего теперь мужа, что же произошло, но тот в ответ либо молчал, либо резко обрывал ее.