– И все-таки, Лидия, настоятельно рекомендую вам съездить на «Мосфильм», – бубнил Пересыпкин. – Я договорюсь с Фаиной Акиндиновной.
Девушка вздохнула – ну почему пожилые люди так упорно цепляются за прошлое? – и поехала на Московский вокзал за билетами.
Москва встретила грязноватым бесснежным морозцем.
Все, что в Петербурге было свинцово-синим, – небо, речная вода, асфальт, – в столице оказалось буро-коричневым.
Лида смотрела из окна троллейбуса: унылые, хоть и подкрашенные, хрущевские пятиэтажки, разномастные вывески полуподвальных магазинчиков, натруженные бетонные заборы. А уж звуки… Разве что джазовой синкопой мелькнул новый роскошный жилой комплекс да повис на мгновение бравурный сталинский марш.
Мм-да, Мосфильмовская улица – это вам не пальмовые окрестности «Юниверсал» или «Уорнер бразерс», на которых мечтала побывать Лида.
Девушка слишком рано вышла из троллейбуса и теперь наугад шагала вдоль бесконечной ограды студии: территория концерна «Мосфильм» оказалась необъятной, как плечи Родины-матери.
Когда Лидины ноги в лакированных сапогах на шпильках совершенно окоченели, появилась триумфальная арка центрального входа.
Охранник молча, ленинским жестом, указал направление к бюро пропусков. Девушка прошла вдоль укрытых лапником и деревянными ящиками клумб, подошла к проходной и разочарованно свела брови: если бы не объявление «Вход на студию только по пропускам», обшарпанная дверь могла вести на доживающий свои дни завод по производству изоляторов или электродов.
Внутри здания Лидина скорбь усилилась: изрисованная пастой стойка, затоптанные полы.
Единственным признаком современности оказался сияющий красным и черным автомат с кофе, какао и чаем.
«Трэш полный! Вот понесло меня, только деньги потратила», – с досадой подумала Лида.
Отстояв небольшую очередь, девушка получила пропуск, похожий на квитанцию из сапожной мастерской. И где же пластиковый беджик с надписью «Visitor» и мгновенной фотографией ее персоны?..
«ПК «Тонстудия», студия шумового озвучивания № 8», – мрачно прочитала Лида и побрела в другое здание.
Прокуренные, затертые, темные коридоры и переходы, дешевый грязноватый мрамор и мутные деревянные панели – социалистическая эстетика семидесятых годов прошлого века и затхлые, колченогие звуки еще больше разочаровали гостью.
Редкие вкрапления глянца: постер с рекламой фильма в металлической раме, пальма в хромированном горшке или кожаное кресло перед дверями в кабинет – отремонтированные «места для рабочих групп», которые «Мосфильм» активно сдавал в аренду съемочным бригадам, только подчеркивали общие масштабы запустения.
Лида с тоской открыла высокую дверь, миновала коридорчик с аварийным освещением, осторожно вошла в темноту и оказалась в огромном зале кинотеатра, из которого зачем-то унесли все сиденья, превратив его в загроможденный склад.
На экране беззвучно сменялись кадры фильма: заснеженные горы, всадники.
Справа от Лиды сквозь толстое стекло едва пробивался густой желатиновый свет.
Девушка вытянула шею, осторожно заглянула внутрь и увидела свое отражение в комнате, обшитой деревянными рейками и белыми плитами, с большим микшерским пультом.
Пошарила взглядом: в застекленной кабине обнаружились навороченная цифровая станция и роскошные микрофоны!
Лида повеселела.
Пересыпкин говорил, здесь есть студия электронного синтеза и обработки шумов, можно создавать спецэффекты! Вот бы прямиком туда! За мощный двухъядерный компьютер, в электронную фонотеку!
Она покрутила головой: может, дверь где-то рядом?
Но увидела лишь лунным туманом белеющие в темноте раковину и унитаз.
«Это, значит, и есть обещанное Пересыпкиным огромнейшее количество разнообразных фактур для записи синхронных шумов? – хмыкнула девушка. – Когда Лидия Гречинина впервые переступила порог известного на весь мир киноконцерна, ее встретил ликующий шум унитаза! Ладно, хоть что-то услышала…»
Она поставила на пол сумку, расстегнула пуховик.