Люда Ступкова работала медсестрой в поликлинике. Она сейчас там не работает, а когда я с ней познакомился, она там работала. Сейчас она нянечка в детском саду. Впрочем, не знаю. Может, и оттуда слиняла. Пока мы с ней крутились, она три места поменяла — шило на мыло.
Мы с ней познакомились на просмотре нового зарубежного фильма "Чудовище". С Бельмондо в главной роли. У нас с Сашкой билетов не было, а у нее с подругой были. Это мы знаем, как у девушек бывают лишние билеты. Это уж такие особенные девушки с лишними билетами. Они стоят в сторонке и кому попало лишние билеты не продадут. Нам с Сашкой сразу продали. Ничего удивительного в этом нет. Мы с Сашкой парни видные, тертые калачи насчет не промахнуться. На мне в тот раз голландский плащ был с капюшоном, а Саня вдобавок малость поддатый. Он, если в меру примет, то становится неудержимый, как танк. В паре мы с ним особенно хорошо смотримся: Саня говорун, шутник, рубаха-парень, и я при нем в роли застенчивого, но себе на уме молчуна, который в случае чего не растеряется в сложных обстоятельствах жизни. Всю молодость с ним бок о бок. Приключений — тыщи. И все увлекательные. Однажды даже… э, что теперь толку вспоминать…
Саня обратился к девушкам с вопросом:
— Вы не знаете, девушки, где тут поблизости пруд?
— Нет.
— Жаль! Мой друг обязательно решил утопиться, если мы не попадем на этот фильм.
Девушки переглянулись с пониманием, и та, которая позже оказалась Ниной, ответила:
— Пусть не спешит ваш друг. Вот у нас случайно два лишних билета. Подруги не пришли.
Саня сделал такое лицо, точно его ударили током.
— О, это чудо! Будь благословенны ваши подруги, как говорили в Древней Греции, а нынче говорят в Мытищах.
Мы повели новых знакомых в буфет и угостили их пирожными. Мне Люда не очень понравилась, Нина — больше. Мне не понравилось, как Люда ела пирожное, а потом вытирала рот платком. Она так это делала, как будто была одна. Достала зеркальце и аккуратно подправила разъехавшуюся помаду. Делала вид, что ей все эти пирожные и все эти мальчики до фени. Я знаю эту повадку. Такие девушки, которым "все до фени", ой как точно взвешивают каждый свой шаг. Бог им судья. Нина совсем другая — простушка-хохотушка, без претензий и тайн. Сразу начала точно невзначай на руке виснуть то у меня, то у Сани. И что ни скажи, все ей в радость. Сане она тоже приглянулась, и поэтому в зале я оказался рядом с Людой, с ней рядом Нина, а уж там и Саня, неунывающий и бодрый. Ну, делать нечего, стали смотреть фильм. Я уж, как водится, ручку Людину взял, но так это, понарошке, лишь бы не обидеть. Все же благодаря им в кино попали. Люда на мои пожатия не отвечает вовсе, и рука у нее расслабленная и мягкая. Меня интерес разобрал. Раз! — и руку ей на колено уронил. Она мою руку сняла, отодвинулась, сказала:
— Не мешай, пожалуйста, кино смотреть!
Вот первое, что меня в ней удивило, как она кино смотрела. Ничто вокруг ее не задевало. Ни мои заигрывания, ни шум — сидит, носик вперед, вытянулась и с экрана глаз не сводит. И ни разу, кажется, не засмеялась. Хотя я, в том месте, где Бельмондо в больнице лежит, от смеха аж закашлялся. Наверное, чувства юмора нет. Вообще-то у женщин чувство юмора редкое явление, как правило, они под других подстраиваются. Все хохочут — и женщина хохочет, иная так приноровится, что первая начинает хохотать. У меня была одна знакомая… ну, ладно.
Кончилось кино, разбились мы на пары, гуляем. Сашка с Ниной в обнимку, мы с Людой чинно следом. Я молчу, и она молчит. Долго молчали. Сашка с Ниной, не попрощавшись, скрылись. Я сказал, зевнув для форсу:
— Ну что, пора подаваться до дому до хаты. Тебя проводить?
Думал: я ей не глянулся и она мне, чего тут тары-бары разводить, но из вежливости предложил проводить.
— Как хочешь! — сказала она. Пришлось тащиться на край света. Если бы я был провидцем, то, конечно, вскочил бы в первое попавшееся такси и до самого своего дома ехал зажмурясь. Но я поплелся ее провожать. Часа полтора провожал. Разговорились кое-как.
— Вечер-то какой! — сказал я спустя вечность. — Скоро непременно зиме быть.
— Да, — ответила она. — Подмораживает.
Еще полчаса.
— Ты где живешь, Люда? Под Москвой?
— Уже почти пришли.
— Тогда ладно.
Через сколько-то времени пришли к двухэтажному дому в неизвестном переулке. Это тогда он мне был неизвестный, а теперь я его с закрытыми глазами найду. В этом переулке люди не живут. Во всем доме три окна горят. И один фонарь на всю округу.
Я помялся у подъезда, поглядел на нее, на Люду. Я почти ни разу, пока мы гуляли, на нее не посмотрел внимательно, а тут в лицо заглянул, чтобы попрощаться. И увидел, что лицо ее светится голубоватым мерцанием. Увидел, что она хороша собой, и молода, и печальна. Тут меня черт и толкнул под локоть. Или привычка сработала. Я ее к себе потянул и чмокнул в щеку. Она меня взяла за руку, как-то так по-деловому ввела в подъезд, подтолкнула к стене и начала целоваться. Я, честно скажу, оробел. То есть хуже того — смалодушничал. Как она целовалась — этого не описать. В тот момент я ничего не чувствовал, кроме неловкости. Она меня так целовала, как кино смотрела. Все остальное для нее исчезло. Кто-то дверью наверху хлопнул, кто-то, кажется, в подъезд входил, я пытался отстраниться — куда там. Пока ей самой не надоело, я был как в ловушке — не станешь же силой отпихиваться. Постепенно и сам начал распаляться, но она вдруг задохнулась и от меня убежала. Сказала самым обыкновенным голосом: